Иван Макарович Плугарь — человек среднего роста — стоял у открытого окна и любовался садом. На его худощавом лице лежали следы усталости, только серые глаза блестели неудержимой энергией.
Сад был еще совсем молодой — его посадили лет семь или восемь тому назад работники Института Межпланетных Сообщений. Иван Макарович тоже принимал участие в субботнике. И вот уже перед ним на тонких стволах — нежные кроны яблонек. А как дружно они зацвели! Иван Макарович, занятый все время своим космическим кораблем, даже не заметил, когда это произошло. Да что там цветение — этот сад вообще неожиданность. Когда он вырос? Разве они так давно посадили его?
Нежные цветы ласкают глаз. Сад светится на солнце, будто плывет, подняв бледно-розовые паруса, сказочный корабль.
— Иван Макарович!
Он поворачивает голову. Посреди кабинета стоит секретарша Муся. Лицо ее грустно. С того времени, как был утвержден космический рейс, она смотрит на своего начальника, как на приговоренного к смерти.
— Что такое, Муся?
Иван Макарович нехотя отошел от окна.
— К вам пришли.
— Кто?
— Ученый, говорит, специалист… по географии Луны…
Дверь распахнулась, и в кабинет нетерпеливым шагом вошел полный мужчина в сером костюме с толстой папкой в руках.
— Да, да, — произнес он на ходу, — я селенограф.
— Садитесь, пожалуйста! — Иван Макарович указал на желтое кожаное кресло у письменного стола. Муся вышла, неслышно прикрыв за собой дверь. Человек в сером развязал папку, вынул роскошно переплетенный альбом.
— Вы летите в звездные миры! — патетически воскликнул он. — Делаете первый шаг в космос… Узнав о вашей экспедиции, я счел своим долгом… — Он протянул Ивану Макаровичу альбом, вынул платок и стал прикладывать его к вискам. — Это наиболее подробные карты поверхности Луны!
— Очень благодарен! — сказал Плугарь, взвешивая на руке альбом.
— Что, тяжелый? — селенограф тревожно подался вперед. Его мясистое лицо раскраснелось от волнения.
— По сравнению с тем, который мы изготовили из микропленки, — улыбнулся Иван Макарович, — тяжеловат.
Селенограф смущенно опустил голову, руки мяли платок.
— Да я, собственно… Это в конце концов не главное… Я хотел бы, уважаемый Иван Макарович, сам полететь с вами на Луну! Надеюсь, что селенограф, десятки лет изучавший поверхность нашего спутника… Да я же все его кратеры, все трещины, какие ни есть… Иван Макарович оглядел плотную фигуру посетителя, и тот смутился еще больше.
— Что, тяжелый, думаете?
— Да нет, — Иван Макарович поднялся, встал и его собеседник. — Дело не в этом. Послужить науке изъявили желание тысячи энтузиастов… Мы получили много писем и из Москвы, и из Одессы, из Ленинграда, из Киева, Хабаровска… Не вы первый, не вы, наверно, будете последний. За сутки, оставшиеся до нашего вылета, нас, надо полагать, еще будут штурмовать… А состав экспедиции уже давно утвержден, вы же сами понимаете…
Селенограф стоял растерянный. Казалось, он совершенно не ожидал отказа.
Иван Макарович посмотрел на него, будто что-то взвешивая, и продолжал:
— Открою вам одну тайну… Сейчас проходит испытания еще одна космическая ракета. Не за горами то время, когда и она полетит, как вы говорите, в звездные миры… Экипаж ее, насколько мне известно, полностью еще не укомплектован.
Селенограф просиял.
— Ну что ж! — воскликнул он, разводя руками. — Понимаю, это дело такое… Тогда позвольте… — он неожиданно порывисто обнял и расцеловал Плугаря. — Желаю вам счастья!
Иван Макарович даже не успел поблагодарить, как гость был уже за дверью.
Этот визит взволновал ученого. Как-то резче почувствовалось, что он прощается с Землей… Прощается?.. Иван Макарович опять сел в кресло, задумался. Конечно, может случиться, что какая-нибудь неожиданность разрушит самые точные расчеты, сделанные коллективом ученых. Но Плугарь готов ко всему. Разве это не высшее счастье — отдать свою жизнь во имя отечественной науки?
Подошел к книжным стеллажам, занимавшим всю стену. Тысячи книг — человеческая мысль, запечатленная на бумаге! Галилей, Джордано Бруно, Коперник. Ломоносов, Циолковский… Какие великие умы мечтали о межпланетных путешествиях! А сколько написано об этом фантастических романов!.. Время шло, наука развивалась, и вот теперь фантазия становится реальностью. Человек и в самом деле отправляется в звездные миры!
В кабинет быстро вошла девушка. Ее веснущатое лицо раскраснелось, густые, спадающие на плечи светлорусые волосы растрепались. Резким движением головы она то и дело откидывала непослушные пряди со лба. Легкое белое платье мягко облегало крепкую фигуру.
Иван Макарович просиял, пошел к ней навстречу.
— Ну, как? Все в порядке, Оля?
— Все, папа! Как видите, я уже успела и переодеться.
— Медикаменты проверила по списку?
— Да.
— Инструментарий?
— Тоже.
— Хорошо, — задумчиво сказал Плугарь. — Я тебе верю. Прошу только учесть свои эмоции… Контролируй себя, Оля. Момент очень ответственный.
— Папа, я вполне сознаю ответственность момента… — Она взяла его под руку и подвела к окну. — Прошу не волноваться за меня. Посмотрите лучше, как чудесно расцвел сад!
— Представь себе, я уже обратил на это внимание.
— Вот здорово! — засмеялась Ольга. — Значит, все хлопоты по приготовлению остались позади?
— Почти что так.
Иван Макарович подошел к большому глобусу, стоявшему на тумбочке возле окна, повернул его и задумчиво поглядел на чистую, без единого обозначения, половину. Луна всегда повернута к Земле одной стороной, и еще ни один человек не видел, что же там, на втором полушарии, на этом белом пятне.
— Хотелось бы и мне увидеть это белое полушарие, — сказала Ольга.
— Это хорошо, дочка, что тебе хочется как можно глубже познать мир… Но я до сих пор не могу успокоиться, что ты летишь!
— Не надо, папа… Вы же сами говорили, что Роза космоса — это околица Земли. За два года ее существования была всего одна авария! Да и то — случай… А теперь я ведь лечу с вами, так что… я совершенно спокойна.
И все-таки в глубине души Плугарь тревожился за дочь. Правда, командировки на искусственный спутник Земли, поэтически названный Розой космоса, Ольга добилась сама. Там нужен еще один врач, и она прошла по конкурсу. Одно не давало покоя Ивану Макаровичу: а что если комиссия сделала ей скидку, учитывая авторитет отца? Словно угадывая эти его мысли, Ольга часто подчеркивала строгость и объективность членов комиссии.
