Курт Маар - Фабрика Дьявола

“Корабль ЭУР2002, командир Элф Вишер, цель исследования IGO 164835, Объединенные нации, Европейская ветвь. Старт 28 октября 2158 года с космодрома Штеттин. Бортовое время: 13 ноября 2159 года 15 час. 00 мин. На борту все в порядке. Корабль после второго пространственного прыжка находится в десяти световых годах от границ спиральной системы IGO 164835. Расстояние до Млечного Пути — 1,2 миллиарда световых лет. Через четыре часа корабль совершит второй пространственный прыжок и вторгнется в окраинную область спиральной системы. Конец записи. Диктовал Вишер”.

Командир выключил записывающее устройство, взял катушку с записью, положил в одно из отделений ящика и опустился в кресло, стоящее перед пультом автоматики управления. Светящаяся шкала мгновенно показала скорость ЭУР2002 относительно пункта отправления. Однако относительно спиральной зоны чужой спиральной галактики корабль, по оценке красного смещения, двигался только со скоростью 30 000 км/сек.

Вишер осмотрел центр управления. Со времени старта, вот уже больше года, он старался примириться с мыслью, что этот корабль и это помещение — все, что осталось от Земли у него и его экипажа. ЭУР2002 был разобщен с родиной не только расстоянием в 1,2 миллиарда световых лет, но и временной дистанцией, составляющей 1,2 миллиарда лет. На Земле прошло именно столько времени, пока огромный космический корабль с высокой релятивистской скоростью двигался через межгалактическое пространство.

— Это совершенно по-идиотски, — сказал Вишер самому себе.

С тихим гудением открылась дверь, но Вишер не обернулся. Он уставился на огромный носовой экран, светившийся миллионами чужих звезд.

— Что по-идиотски? — спросил мелодичный, но довольно холодный голос главного корабельного врача Жаклин Ромадье.

— Выполнять указания организации, о которой на Земле никто не помнит уже тысячу миллионов лет.

Жаклин остановилась позади него.

— Сегодня на Земле ни у кого нет возможности вспоминать, месье, — сказала она холодно. — Вид хомо сапиенс к этому времени давно уже вымер. Кроме того, если вы считаете идиотским задание, или, по крайней мере, его исполнение, тогда делайте что-нибудь другое.

Вишер вздохнул.

— Смотрите, Жаклин…

— Моя фамилия Ромадье.

— Хорошо. Итак, смотрите, доктор Ромадье, каждый на борту знает, что вы невероятно разумны. Мы также очень хорошо знаем, что вы постепенно можете отказаться читать лекцию при каждой представившейся возможности. У меня есть свои собственные маленькие мысли, и никто не просит вас вмешиваться в них. Если вам не подходит то, о чем я думаю, тогда лучше закройте рот и исчезните.

Жаклин хотела было взорваться, но лишь сжала губы, повернулась и вышла из помещения. Вишер усмехнулся. Возбуждение пошло ему на пользу. Он ничего не имел против Жаклин Ромадье. Напротив, увидев ее в первый раз, он обрадовался возможности работать вместе с ней, так как Жаклин Ромадье была не только красивой женщиной, но и великолепным ученым. К сожалению, она считала, что всегда должна быть настороже с мужчинами, проявляющими настойчивость, поэтому окружила себя энергетическим экраном из холодной, высокомерной недоступности. Тем не менее она проявляла заботу о своих ближних, хотя даже личные беседы вела холодным, строго дозированным тоном, выражаясь иногда резко и прямо.

Вишер не жалел, что накинулся на нее. Цель, которую он хотел достичь в этой экспедиции — не та, что поручили ему Объединенные нации — заключалась в том, чтобы привлечь из резерва Жаклин Ромадье.

Пятью минутами позже дверь снова загудела, и через порог, споткнувшись, шагнул первый офицер Барлетта.

— Тише, — насмешливо произнес Вишер. — Мы еще далеко не на месте.

— Вид нашего прелестного главного врача сильно поразил меня, — усмехнувшись, сказал Барлетта. — Я хотел пригласить ее выпить кофе, но она не отреагировала на мое предложение.

— Жаклин Ромадье была у меня, — сказал Вишер.

— Ага! Это все объясняет.

Барлетта нагнулся над пультом управления, потом взглянул на экран.

— Десять световых лет, — пробормотал он. — Как невероятно резок край этой гигантской звездной системы. Нет никакого плавного перехода. Абсолютная пустота — и сразу же за ней скопище звезд. Как должно выглядеть ночное звездное небо на одной из планет этой окраинной зоны? На востоке бесчисленные звезды, а на западе темнота?

— Ты можешь увидеть это уже здесь, — ответил Вишер, — только смотри на кормовой экран.

На кормовом экране не было ничего из великолепия носового экрана. Чернота пространства была почти абсолютной и прерывалась только шестью слабыми, размытыми пятнышками света — удаленными звездными островами, такими же, как их родной Млечный Путь или галактика IGO 164835, находящаяся перед ними.

— Когда мы совершим следующий прыжок? — поинтересовался Барлетта.

— В девятнадцать часов.

— Я только что встал! — запротестовал Барлетта. — А через четыре часа снова должен идти спать?

— Чего же ты хочешь? Веселиться, как на празднике?

— Ну хорошо, — вздохнул он, пожимая плечами. — По крайней мере мы скоро будем у цели.

В 18 час. 45 мин. Вишер приказал всем разойтись по противоперегрузочным камерам. Двигатель ЭУР2002 развил ускорение в 100 G. Технике же до сих пор еще не удалось противостоять такому чудовищному ускорению при помощи искусственного антигравитационного поля, и космической медицине пришлось искать способ выживания людей при таких условиях. Главная трудность заключалась в том, что циркуляция крови при высоком ускорении тормозилась и в конце концов полностью прекращалась. Врачам удалось найти способ поддерживать циркуляцию крови в теле человека почти до 250 G в противоперегрузочных камерах.

Фаза ускорения от нуля почти до скорости света при стократной перегрузке занимала около восьми часов, следующая за ней фаза свободного падения занимала несколько секунд, а длительность фазы торможения зависела от конечной скорости корабля.

Члены экипажа принимали долгодействующее снотворное. Гидромеханика противоперегрузочных баков хотя и поддерживала сердечную деятельность, но от боли не защищала, поэтому использовалось снотворное, которое выключало сознание и тем самым спасало от боли.