Не моих рук дело - Элизабет Бир

— Это, — заявил Бразен Чародей, с грохотом уронив нечто на грифельную столешницу, — не твое. [1]

Это самое нечто, чем бы оно ни было, судорожно дернулось и снова загрохотало, на этот раз при попытке уползти. Байю выбралась из-за рабочего стола и потянулась до хруста в позвоночнике, уже начавшем ощущать все прелести ее далеко не среднего возраста. Убрав пряди волос, упавшие на морщинистое лицо, потянулась к неизвестной вещице, чтобы получше ее рассмотреть. Перед глазами все расплывалось; через секунду она поняла, что на ней окуляры из кварца, которые Бразен сделал ей для мелкой работы, и сняла их, оставив болтаться на цепочке.

Несколько крабообразных творений Байю бросились исследовать новичка. Кости — бивень и трубчатая. Металл, похожий на серебро, но зазвенел не настолько чистым звоном, когда Бразен уронил свою игрушку. Камни, мерцающие совсем не так маняще, как настоящие.

Байю, нахмурившись, вперила взгляд сначала в вещицу, а затем и в Бразена.

— Давненько я тебя тут не видела. Ты же вроде бы укатил куда-то со своей новой пассией?

— Я расстался с как-там-ее-звали почти год назад.

— Наджима.

Байю покачала головой.

— Я должна была лучше воспитать тебя.

Ее бывший ученик, а ныне полноправный магистр волшебных наук, пожал плечами и ухмыльнулся.

— Нельзя так просто взять и исправить один из главных недостатков мужского характера, как бы рано ты ни начала. К тому же разве не был я всегда почтительным к тебе, моя старая добрая Наставница?

Байю почувствовала, как, помимо ее воли, приподнимается в улыбке уголок губ — но только один. Левый.

Бразен стоял позади кучи мусора, широко расставив ноги и скрестив на груди руки так, что мускулы натянули рукава его кричаще яркого парчового кафтана. Кожа редкой аристократичной бледности прекрасно сочеталась с платиново-белыми, завивающимися на концах волосами до плеч. В густые бакенбарды была вплетена тонкая медная проволока, на уровне скул мерцали капельки сапфиров. Он походил на матерого самодовольного котяру с дурной репутацией, который в очередной раз приволок домой нечто неузнаваемо погрызенное и с гордостью кладет это на колени хозяина.

— Ты хочешь сказать, что я тобой пренебрегаю?

В косом взгляде, брошенном магом на наставницу, промелькнуло что-то похожее на чувство вины.

— Напротив. Без тебя мне удалось переделать целый воз работы.

Она скучала без него, но не собиралась в этом признаваться. Разве что самой себе. Последствия проявления уязвимости в родной семье Байю были столь плачевными, что она с самого детства не могла набраться храбрости для повторной попытки.

Обойдя стол, она взяла палку с крюком на конце и серебряным наконечником потыкала подергивающуюся горку костей и металла.

— Ты прав, — последовали ее слова. — Это не моя работа. Так каким образом все это касается меня?

— Я неделю смогу обходиться без соли, если ты не сменишь тон.

Бороду мага прорезала усмешка. Злиться на него было невозможно; Бразен был сыном ее лучшего друга, мага Саламандры, и она готова была прощать его шалости хотя бы ради этого. Черт возьми, простила же она ему, несмотря на боль, то, чей он сын. И Саламандре простила тоже.

На секунду ей вспомнился ее старый друг и те крошечные ползучие создания, что нашептывали ей его секреты, и та особенная улыбка, что он приберегал лишь для одной Байю. Странно, подумала Байю, что, хотя мать Бразена была змеемагом и говорящей с пауками, а отец — некромантом, его магия питалась заклинаниями, намного больше походившими на ее способности артефактора, чем на способности тех, кто дал ему жизнь. Она, конечно, не считала, что ее дух тоже каким-то образом отчасти передался ему — но, возможно, считать так было бы приятно.

Мать Байю, оставшаяся в далекой земле ее детства, никогда не была особо нежным родителем. Сама Байю решила не становиться матерью вовсе, но сын ее дорогого друга, тот, кого она растила, как собственное дитя… Он и был, вероятно, единственным сыном, в котором она нуждалась.

По правде говоря, к тому же единственным сыном, которого она могла вытерпеть.

А поскольку его подначки смягчались природным очарованием, рассердиться на него всерьез было невозможно.

— И ты никогда не узнаешь ответ на свой вопрос, — сказала она, вновь тыкая палочкой в жалкую кучку костей, клея и крашеного олова. Та жалобно звякнула, словно надеялась, что женщина сможет ей помочь. Здесь использовали кости лемура, подумала она, осматривая вещицу опытным взглядом натуралиста. Но не одного, а нескольких. Причем, похоже, разных видов. А еще кости обезьяны.

Байю перестала тыкать вещицу палочкой, и у той было время придать себе хоть какое-то подобие формы. Теперь она походила на маленькую обезьянку на золотой цепочке, вроде тех капуцинов, которых люди на рынке кормили финиками и дольками сонгских апельсинов. Большая часть проволоки, скрепляющей кости, была оловянной, но встречались и латунные, и медные куски. Довольно яркие, это точно, но, по сути, просто обжатые и обрезанные куски хлама, ничем не покрытые и ненадежные. Камни повылетали из гнезд, в которых держались на дешевом клее, а не с помощью зубцов, обнажив подложку из потертой фольги, придававшей дешевым стекляшкам блеск настоящих драгоценностей. В одной глазнице остался камень оранжевого цвета, слепо глядящий на то, как Байю склонилась над вещицей, пытаясь разглядеть ее разболтанные сочленения. Другая пустовала, демонстрируя желтоватое пятно от плохо сваренного костного клея.

— Ну ты и недоразумение, обезьянка, — сказала наконец Байю. — Я бы задала трепку любому ученику, который умудрился бы сотворить нечто подобное.

Тварюшка заскребла пол маленькими оловянными рукавичками. Кто бы ее ни изготовил, он явно не собирался утруждать себя, вырезая еще и пальцы, даже для того, чтобы сделать лапки рабочими. Во взгляде создания не мелькнуло ни искорки замешательства или страха. Это была просто оживленная кем-то кучка костей и мусора, и, если уж на то пошло, не особо хорошо оживленная. К тому же начавшая распадаться, поскольку грубо наложенные чары оживления уже рассеивались. В нее не вложили ни волю, ни дух, которые могли бы стать для них стержнем.

Байю подняла глаза на Бразена.

— Если ты принес ее мне для того, чтобы я положила конец ее страданиям, хочу заметить, что она вряд ли их испытывает. Сознания у нее нет. Это просто… заводная игрушка.

— Нет, — возразил Бразен.

А затем широким жестом обвел просторную, поддерживаемую каменными арками ширь мастерской Байю. Горн, верстак, полки с сохнущими костями. Силуэты различных творений артефактора,