— И в мыслях не было. Я не трус. И не хочу уходить из Омеги, а уж с дикими плечом к плечу воевать — последнее дело.
Гай засопел. Что-то его тревожило, и Леке не знал, как подтолкнуть друга к откровенности.
— Ты считаешь всех отказавшихся трусами?
По интонации, с которой Гай это спросил, Леке понял, как надо отвечать.
— Нет, разное в жизни бывает, но...
— Тихо вы! — шикнул со своей кровати Кир. — Дайте поспать. В сортир топайте.
Гай и Леке вышли из спальни. Пол в туалете холодил босые ступни, тусклая лампочка слепила после темноты спальни. Леке присел на край унитаза. Гай оперся спиной о раковину; он был бледнее обычного, узкое лицо удлинилось еще больше, тонкий нос с горбинкой выступил. Помолчали. Из крана капала вода, и больше никаких звуков.
— Выкладывай, — наконец нашел нужное слово Леке.
Гай мялся и страдал.
— Я хотел отказаться, — прошептал он. — Я боюсь не справиться. Знаешь, что бывает с теми, кто завалил испытание?
— Не знаю, — пожал плечами Леке, — наверное, тоже в наемники, к диким. Или выгоняют... Это же позор — завалить...
Гай рассмеялся. Раньше Леке не слышал такого смеха — будто мутант заскрипел.
— Ну ты даешь! Это не позор, Леке, это смерть.
— Во время испытания, конечно, можно погибнуть, но...
От смеха Гай согнулся пополам, а когда распрямился, по его лицу текли слезы. Леке испугался, совсем как в детстве, когда отчим решил отдать пасынка в Омегу, а мамка заплакала. Лексу хотелось стать военным, ведь быть офицером почетно! Но мамка плакала, будто знала чтото очень страшное, мальчишке неизвестное.
— Убьют. Провалившихся — убьют. — Гай тихонько всхлипнул. — Ты понимаешь?! Если я не справлюсь — всё, меня убьют!
— Да погоди. С чего ты взял?
— И ты завтра узнаешь. А мне выпускник прошлогодний рассказал. Онто прошел, а вот друг его — нет, там остался. На Полигоне. Понимаешь? Это был последний шанс выжить, не рисковать своей шкурой... А я... Я представил, как выхожу из строя, вы все смотрите, Бохан, Андреас смотрят, и все знают: я — трус, мне жизнь дороже чести... Понимаешь?!
— Тихо ты. Разбудишь всех. Понимаю. Но ты не трус, ты же не вышел...
— Я даже выйти и сказать струсил, — тихо, но очень четко сказал Гай.
Леке задумался над словами друга. Наговаривает он на себя. Во-первых, не выдержать испытание — это из сказок, зря, что ли, столько сезонов тренировались. Правда, Гай расклеился, приболел, но завтра лекарь всех осмотрит, и для больных испытание отложат, все честно. Во-вторых, про убийство — ерунда полная. Мы же все — семья. Отец может выгнать сына из дома, но не будет в него стрелять.
Гай следил за Лексом с настороженным любопытством. Подошел поближе, на корточки присел, в глаза заглянул:
— Ты думаешь, так не бывает? Ты действительно веришь в справедливость? Ты готов убивать и умереть за Омегу?
— Конечно, готов. И ты готов. И нечего мне здесь... Нечего меня провоцировать. Мы друзья, Гай, ты мне друг. Не заставляй о тебе плохо думать. Если трусишь, — Леке улыбнулся криво, как всегда, — топай к Андреасу и признайся. Будь мужчиной.
Гай отшатнулся, потерял равновесие, сел на пол. Лицо его переменилось: теперь он смотрел с ненавистью, и Леке подумал, что, хоть мозги Гаю и вправил, друга потерял.
— Ладно, — пробормотал Гай, — ладно, Леке. Проехали. Забудь. Пойдем спать, завтра важный день.
Н= * *
В коридоре одноэтажного здания — лазарета — к лекарю выстроилась очередь. Хома выглядывал из кабинета, истошно вопил: «Следующий!», и курсанты по одному заходили на осмотр. Леке не видел Гая с завтрака, построение отменили и выпускников отправили сюда. Неужели Гай все-таки признался Андреасу в трусости и уже собирает вещи, сдает форму, а может, и выходит из ворот Омеги?! И ведь даже не простился...
Других судьба Гая не интересовала: в очереди обсуждали предстоящее испытание, делились слухами и предположениями. О смерти в случае неудачи никто не говорил.
— Следующий!
Леке шагнул в кабинет. Лекарь, сосредоточенный, деловитый, бросил ему:
— Раздевайся.
Без промедления и стеснения Леке разделся догола, шагнул к столу, отрапортовал:
— Курсант Леке!
— Помню, помню. Жалобы есть? Что болит, что беспокоит?
— Никак нет! Жалоб не имею!
— Экий ты бравый. — Лекарь что-то отметил в личном деле. — А настроение как, курсант? Боевое, хорошее?
— Так точно!
Лекарь принялся вертеть Лекса, обстукивать, осматривать. Леке терпел и молчал. Когда говорили глубоко вдохнуть — дышал, просили задержать дыхание — задерживал. Лекарь прощупал пульс на его запястье, нахмурился:
— А что сердце-то так частит? Волнуешься?
— А чего ему волноваться? — встрял Хома. — Он же, считайте, труп. Трупы волноваться не должны! — И расхохотался.
Лекарь обернулся к Хоме, но ничего не сказал. А Леке счел за лучшее ответить:
— Вчера, помните, курсант 1ай упал на полосе? Кровь пошла носом, сознание потерял? Я его не видел с утра. Он что, отказался?
— Чего не знаю, — лекарь отпустил его руку, — того не знаю. Не переживай за друга. Неуверенному в себе нечего делать на испытании. Одевайся, курсант. Годен. Хома, зови следующего.
В коридоре Леке столкнулся с Гаем. Гай отвернулся, будто не заметил его.
* * *
Этого офицера Леке ни разу не видел, на форме его не было шевронов, и понять, в каком он звании, Леке не мог. Офицер не представился, не кивнул на стул. Сидел и смотрел на вытянувшегося по стойке «смирно» парня.
— Готов, курсант?
— Так точно.
Офицер полистал бумаги в папке. Нахмурился, потом лицо его разгладилось. Леке заскучал. Он не понимал, что делает в этом кабинете, что от него хотят. В любом случае, личное дело Лекса безупречно, ну, почти безупречно: ни тяжелых провинностей, ни проступков, старшим не хамил, не ходил в «самоволку».
— Ты садись. Как говорили древние, ноги не правдивы. Скажи мне, курсант, что для тебя Омега?
— Омега — моя семья! — гаркнул Леке.
Офицер поморщился:
— А теперь своими словами, и правду.
— Это — правда. У меня нет другой семьи. Я предан Омеге.
— Хорошо. Очень хорошо, курсант. — Он снова углубился в бумаги. — Тогда я тебе сейчас расскажу про испытание. Тебя удивляет, почему мы наедине? Я отвечу: кое о чем лучше узнавать не в строю, а в одиночестве. После ты сможешь задать вопросы, и я на них отвечу. А теперь сосредоточься, курсант. Запоминай, это важно.
Испытание состояло из нескольких этапов. С науками курсанты уже разделались, и теперь им предстояло доказать свою пригодность к несению службы. Учебные бои проводились и раньше, но ни Лексу, ни его сокурсникам еще не приходилось убивать. Офицер предупредил: теперь придется. Бойцы Омеги — единственные профессиональные военные на Пустоши, да и за ней, похоже. Будущих офицеров учили не только обращаться со всеми видами оружия, но и добывать его, если возникала необходимость. Первый этап испытания — спарринг, причем бой должен закончиться смертью противника.
