Таура издала какой-до сдавленный звук. Она зажала рот рукой, но бесполезно: тихие всхлипы все равно были слышны. Глаза ее сияли.
— Клянусь, все было бы и вполовину не так плохо, надень я трусы наизнанку, но кобуру с парализатором — правильно. Я до сих пор слышу голос Пима… — Он выговорил, подражая самому сухому тону старшего оруженосца: — «Оружие носят на правом боку, оруженосец».
Тут она рассмеялась в голос, и смерила его взглядом с ног до головы, с несколько неуютным одобрением. — Ты нарисовал просто поразительную картину, Ройс!
Поневоле он и сам улыбнулся. — Догадываюсь. Не знаю, простил ли меня милорд, но Пим не простил — это точно. — Он вздохнул. — Если заметишь одного из этих чертовых рвотных жуков, тут же дави. Мерзкие биоинженерные мутантики, всех бы их поубивать, пока они не расплодились.
Ее смех оборвался.
Ройс заново прокрутил в голове последнюю фразу и сделал неприятнейшее открытие, что с помощью слов с человеком можно сотворить нечто куда худшее, чем посредством всяких сомнительных пищевых продуктов или даже игольников. Он едва посмел поднять глаза и взглянуть ей в лицо. Но заставил себя посмотреть направо.
Ее лицо было совершенно неподвижным, совершенно белым, совершенно бесстрастным. И совершенно ужасающим.
«Я имел в виду этих чертовых жуков, а не тебя!» Ройс не дал этому дурацкому, усугубившему бы все, замечанию сорваться с губ — но и только. Он понятия не имел, как ему извиниться и не испортить дела еще сильнее.
— Ах, да, — проговорила она наконец. — Майлз предупреждал меня, что у вас, барраярцев, некий отвратительный пунктик насчет манипуляций с генами. Я просто забыла.
«А я напомнил». — Мы исправляемся, — попробовал сказать он.
— Похвально. — Она протяжно выдохнула. — Пойдем в дом. Я начинаю мерзнуть.
Ройс заледенел насквозь. — Гм. Да.
Они молча пошли к воротам.
* * *
Весь день Ройс проспал, пытаясь заставить свое тело вернуться в наскучивший уже ритм ночных дежурств, ставших на этот Зимнепраздник его уделом как самого младшего оруженосца. Очень жаль, что из-за этого он не увидит, как милорд поведет своих галактических гостей и кое-кого из будущей родни на экскурсию по Форбарр-Султане. Ройсу ужасно хотелось посмотреть, что подумают друг о друге две эти такие разные компании. Семья госпожи Форсуассон, Форвейны, состояла сплошь из провинциальных форов, которых Ройс считал самыми типичными представителями этого класса, пока не начал свою службу в особняке Форкосиганов, среди высшего форства. Милорд… ну, милорд не подходил ни под какие стандарты. Четверо братьев Форвейнов, хоть и восхищались должным образом, как их сестра перескочила сразу через несколько ступенек социальной лестницы, но милорда находили весьма беспокойным приобретением. Вот бы увидеть, как они воспримут Тауру!
Он растворился во сне, и в кружении его мыслей родился смутный сюжет, будто он своим телом заслоняет Тауру от каких-то неопределенных оскорблений. Может, тогда она поймет, что своей жуткой оговоркой он ничего не имел в виду…
Проснувшись на закате, Ройс совершил набег на огромную полуподвальную кухню особняка. Обычно гениальная повариха милорда, матушка Кости, оставляла в холодильнике для прислуги какие-нибудь вкусные сюрпризы и всегда с нетерпением ждала возможности посплетничать, но нынче вечером объедки были скудными, а личное внимание отсутствовало вовсе. Кухня погрузилась в последние приготовления к завтрашнему великому событию, и матушка Кости, подгоняя запыхавшихся поварят, ясно дала понять, что любая персона в ранге ниже графского — или, может, императорского, — сейчас торчит у нее на дороге и мешает. Ройс подзаправился и ретировался.
По крайней мере, кухне не пришлось заниматься сегодня парадным ужином. Милорд, граф и графиня, а также все гости, отбыли в Императорский Дворец на Бал Зимнепраздника и полуночный костер, самое сердце празднеств, отмечающих ночь солнцестояния и поворот к весне. Когда все покинули особняк, Ройс получил огромное здание в полное свое распоряжение, не считая доносившегося с кухни шума и беготни слуг, занятых последними украшениями и убранством общих комнат, обеденной залы и редко используемого бального зала.
Поэтому он был удивлен, когда примерно в час ночи охранник на воротах позвонил ему, чтобы разблокировать входную дверь. Еще больше он удивился, когда под колоннадой остановилась небольшая машина с правительственными номерами и оттуда вылезли милорд и сержант Таура. Машина умчалась, а ее пассажиры вошли в вестибюль, вытряхивая холодный воздух из пальто, которые вручили Ройсу.
Милорд был одет в самый изысканный вариант коричневого с серебром родового мундира, в каком графскому наследнику подобает представать перед императором. Наряд дополняли тщательно пошитые по ноге начищенные кавалерийские сапоги до колен. На Тауре был облегающий терракотовый жакет с вышивкой, с воротником под горло, из под которого выбивалась лишь полоска кружева, и такого же цвета юбка длиною до лодыжек, ниспадающая на мягкие сапожки из красно-рыжей кожи. Волосы были подняты и заплетены в косу, в которую вплеталась изящная веточка бледно-желтых с рыжими крапинками орхидей. Ройсу так хотелось бы видеть, как она входит на императорский Бал Зимнепраздника, и слышать, что говорят при встрече с нею император с императрицей…
— Нет, я в порядке, — отвечала Таура милорду. — Я увидела дворец и бал — они прекрасны, но мне хватит. Просто я встала на самом рассвете и, говоря по правде, меня еще капельку мучает скачковая болезнь. Иди повидайся с невестой. Ей еще нездоровится?
— Хотел бы я знать. — Милорд остановился тремя ступеньками выше и облокотился на перила так, чтобы оказаться лицом к лицу с Таурой, которая озабоченно его разглядывала. — Она даже на прошлой неделе сомневалась, пойдет ли сегодня вечером на императорский костер, хотя мне казалось, что это как раз поможет ей отвлечься. Когда я говорил с ней в начале вечера, она настаивала, что в порядке. А ее тетя Элен говорит, что она совсем расклеилась: спряталась у себя в комнате и плачет. Просто не похоже на нее. Я считал ее такой стойкой! О боже, Таура. Похоже, я крупно напортачил с этой свадьбой… Я подгонял ее и торопил, и вот все развалилось. Представить не могу, насколько силен должен быть стресс, чтобы она ей стало физически плохо.
— Черт, притормози-ка, Майлз. Послушай. Ты сам говорил, что ее первый брак был жутким, верно?
— Ну, не до ссадин и подбитых глаз. Может, такой, когда душа год за годом по капле истекает кровью. Я застал только самый финал. К тому времени все было отвратительно.
