— Не о командоре сейчас речь, — отрезала она высокомерно. — Если он мне изменит…
По-волчьи сверкнули глаза на угольном лике, уставились, не мигая.
— Тогда не быть ему на белом свете.
Потому что, скорее зеленая Игуана опустится на дно морское, а солнце начнет светить черным светом…
Но какая-то неестественная, гнетущая тишина повисла над морем. Паянна, запрокинув голову, уже глядела в набухшее бедою небо, и оно, казалось, медленно-медленно падало ей на лицо…
— Да такое просто немыслимо, — отмахнулась принцесса. — Что же до совета твоего… Ты у себя на Тихри про Таиру-Светлячка слыхала? Вот она всегда по своеволию своему поступала, не по разуму. За то и поплатилась двумя жизнями… и своей в придачу.
— Так я ж то и баю: ты — королевна, а она, знать, не по чину замахнулась. Все путем.
Принцесса стиснула зубы — не раз и не два за последнее время ей на ум приходили Юрговы слова: «Что позволено Юпитеру…» И вот, оказывается, то же самое подсказывает логика, взращенная под губительным солнцем ссыльного края.
— Вот что, отправляйся-ка ты лучше в гости…
— Чуть опосля. Ступай-ка за мной.
Мокрая суконная юбка хлопнула по пудовым сапогам, и Паянна, натужно покряхтывая, полезла вверх по склону, усеянному плюшевыми островками песчаного тимьяна. Мона Сэниа недоуменно следовала за ней, стараясь не попасть под неизбежную осыпь.
— Во, и у вас то ж, я нюхом чуяла, — старая воеводиха внезапно остановилась и, гибко извернувшись, выдрала из-под можжевелового куста пучок сизоватой, точно тронутой плесенью, зелени; замотала собственным волосом, протянула девушке. — Держи, подрёмник это, а, по-вашему — сонь-травенец. Под подушку муженьку положь, только сама-то храпака не задай.
Принцесса, как завороженная, против воли приняла ведовскую травку — умом понимала, что и притрагиваться нельзя, но внезапно одеревеневшие пальцы стиснули влажный пучок, спрятали в складках плаща. Сказка ведь не кончена, на жаркой Невесте следует точно и холодно отдать еще один долг.
— …а утресь вынешь, — прозвучало опять так спокойно и буднично, словно речь шла о просушке сапог.
— Паянна, — медленно проговорила принцесса, — зачем ты это делаешь?
— Сама знаешь, княжна, я служу верно…
— Зачем ты мне служишь?
Черная маска на миг замерла, а затем по ней словно волны побежали; непомерно расширившиеся глаза глядели на девушку изумленно и недоверчиво:
— Любого вопроса ждала я от тебя, княжна моя милостивая, только не такого. И врать тебе мне не след, и как изъясниться, не ведаю…
— А ты попроще.
Ну ладно, коли так. Доживать бы мне век свой при князе Лронге Справедливом в лени да сытости, где была я сама себе госпожа, так нет же — к чужедальнему двору подалась в услужение рабское. Зачем, спрашиваешь? А затем, что дело господарское — приказы приказывать, на то ни ума, ни силы, ни доблести не надобно. Что повелено, то исполнят, а что да как, то забота чужая. Только скукотишша это, да что мне тебе говорить, ты сама праздной тоскою маешься. А подневольная доля — она хитроумия требует, любое повеление — оно ведь от сих до сих, вот и выворачивайся, точно на узком мосточке. Тут уж не до скуки, иной раз темечко-то до самой черепушки прочешешь, чтоб в енто самое «от сих до сих» уложиться…
— Я вот тебя слушаю, — медленно проговорила принцесса, и у меня складывается впечатление, что ты не о жизни своей рассказываешь, а излагаешь правила какой-то игры; только вот непонятно, с кем ты играешь — со мной… или с собой?
Паянна снова запрокинула голову, глядя в пепельное небо, опустившееся еще ниже, точно оно хотело сомкнуться с морскою водой, похоронив в ее глубине острова, опостылевшие неведомому богу. И в этот миг девушке показалось, что эта зловещая туча и массивная фигура чернокожей тихрианки — суть одного естества…
— Однако, княжна моя милостивая, мне пора, — прозвучал голос Паянны, словно не расслышавшей обращенного к ней вопроса, — да и до твоей сладкой ноченьки уж рукой подать.
Точно лезвием ледяным полоснуло во всем теле, от губ до самых щиколоток; позабывшаяся за разговором боль, воскрешенная одним-единственным словом, как будто мстила за передышку.
Проклятая черная ворона, да как она смеет даже думать о том, что случится грядущей ночью?
— Да лети ты, куда хочешь! — в бешенстве крикнула она, отталкивая от себя старую воеводиху и все-таки не забывая представить себе двор перед плитняковым донжоном, таким же приземистым и несокрушимым, как и сам верховный судья.
Теперь, когда чернокожая ведьма была препровождена не в очень-то благородное судейское семейство, надо было сделать глубокий вдох и явиться под собственный кров, как ни в чем не бывало.
Получилось. Не в первый же раз, в самом деле…
Супруг вместе с детишками уже укрылся от непогоды в шатровом покое их импровизированного замка; воплей Эзрика тоже слышно не было, как видно, Ких, на все руки мастер, уже его утихомирил.
— Яусталакаксобака, — торопливо пробормотала она недавно освоенную земную формулу. — Пойду, лягу.
Было в ее тоне что-то такое, что Юрг даже не улыбнулся.
— Конечно, малыш. Паянну отыскала?
— И даже отправила к Пыметсу, погостить. — Это уже из их уютной спаленки. Швырнула плащ на пол, скинула сапоги и повалилась на постель, крепко-накрепко зажмурившись. Раньше это просто означало бы: «сплю, не буди»; теперь же ей приходилось сжиматься в комочек, чтобы как-то пересилить, стиснуть свою неумолимо растущую томительную боль в никудышных тисочках слабеющей женской воли.
Юрг прошел мимо на цыпочках, пронес в детскую прикорнувших малышей. Они позволили себя уложить безропотно, как видно, сказалась надвигающаяся буря. Юрг вернулся, всмотрелся в осунувшееся и вместе с тем на удивление помолодевшее лицо жены — это ж и здоровый мужик не выдержит так с планеты на планету порхать, одни психологические перегрузки чего стоят. Вот и сейчас даже не сняла ни куртки, ни обруча; однако первый сон лучше не тревожить, через час-полтора можно будет все это исправить… Он осторожно прилег рядом — тоже тянуло в сон, метеозависимость на старости лет развивается, не иначе.
Темнело так стремительно, что жучки-фонарщики под потолком начали зажигать свои чуть теплящиеся огоньки, но своду неистово забарабанили первые капли тропического ливня. Мона Сэниа внутренне изготовилась: вот сейчас. Такой грохот ведь и мертвого разбудит. Еще секунда. Ну же, ну…
Оськин трубный рев был слышен, наверное, даже в караулке, но принцесса ждала его и поэтому вскочила первая.
— Спи, спи, — шепнула она мужу; — сейчас я его убаюкаю.
