Один только человек любил и понимал Краснова, это — студент Шведов; но это тоже был человек, не совсем нормальный, по отзывам его знакомых. Шведов был очень способный юноша, которому факультет единогласно предсказывал скорую профессуру. Он, как и все ученые, настолько зарылся в свои занятия, что совершенно забыл об остальных людях. Краснов благоговел перед Шведовым.
Через полчаса быстрой ходьбы Краснов повернул во двор одного дома и по черной лестнице поднялся в четвертый этаж. Длинный коридор тускло освещался фонарем. Краснов подошел к одной из дверей, на которой была прибита визитная карточка с надписью: «Петр Петрович Шведов, студент-математик», и постучал. Встревоженный стуком, Шведов в одном белье подбежал к двери.
— Кто там?
— Это я, Петр Петрович, я, — Краснов. Отворите.
— С чем вас черт принес ночью? — сказал студент, отворяя дверь.
— Замечательная вещь! Зажгите-ка поскорей лампу.
Пока Шведов добывал огонь, Краснов разделся и разложил свои бумаги.
— Смотрите сюда. Берется этот интеграл в конечном виде?
— Да ведь мы с вами сто раз пробовали его взять, и ничего не выходило!
— А ну-ка, следите за мной повнимательней, не делаю ли я где ошибки.
И Краснов стал быстро делать вычисления. Шведов внимательно следил за ними.
— А ведь в самом деле выходит! Дайте-ка, я попробую.
Он взял бумагу и начал сам вычислять. Ошибки не было.
— А знаете ли, Петр Петрович, почему я так интересовался этим интегралом?
— Почему?
— Дайте мне слово никому не выдавать тайны, которую я вам сейчас открою.
— Даю честное слово. Вы можете мне верить.
— Верю, верю. Ну, слушайте.
Краснов стал излагать свое открытие. С каждым его словом Шведов заинтересовывался все больше и больше. Он вскакивал со стула, садился на стол и не знал, чем выразить свой восторг и удивление. Наконец Краснов кончил.
— Да вы — Георг Стефенсон, Николай Александрович! Больше, вы — Ньютон, настоящий Ньютон!..
Краснов самодовольно улыбался.
— Как же вы теперь поступите с вашим открытием?
Краснов стал излагать Шведову свой план предоставления открытия правительству. Шведов мрачно слушал, не отрывая глаз от бумаги с вычислениями. Краснов спросил:
— Что же, одобряете вы мои намерения?
Шведов отвечал не сразу. Наконец он проговорил, как бы про себя:
— Я на вашем месте так не поступил бы ни в каком случае.
— А что же делать?
— Что делать? Досадно, право! Взрослый человек, великий геометр, механик и астроном, спрашивает, как ребенок, что ему делать с своим гениальным открытием! Неужели вы не понимаете, что вы губите собственное дело, которое может или совсем заглохнуть в чиновничьих руках, или, что еще досаднее, попасть в руки каких-нибудь спекулянтов! Нет, вы не имеете нравственного права этого делать! Вы должны довести дело до конца. Владея вашим могущественным средством, вы должны делать открытия за открытиями и, только умирая, сделать наследницей своих ученых сокровищ Россию. Если вам нужен помощник, то я готов бросить все и следовать за вами на край света.
— В самом деле? А ваша будущая профессура?
— К черту профессуру! С вами я больше принесу пользы, чем на университетской кафедре!
— Отлично! — воскликнул Краснов. — Но все-таки, Петр Петрович, мы с вами не осуществим моего изобретения.
— Почему?
— У нас нет денег.
— Ах, черт возьми! А ведь, действительно, правда. Без денег ничего не сделаешь! Деньги необходимы, а денег-то у нас нет…
Шведов задумался.
— Чепуха! — сказал он через минуту. — Денег нам дадут.
— Кто?
— Есть один богатый человек, который отдаст на наше дело свое состояние.
— Да кто же?
— Виктор Павлович.
— Виктор Павлович? Русаков?
— Ну да! Он очень богат, я знаю наверное. Необходимо лишь пригласить его в нашу компанию — и он пойдет с нами непременно.
— Профессор? Чтобы он бросил свои лекции для нашего предприятия? Этому я не поверю.
— Я же в этом убежден. Он все отдаст для того, чтобы сделать что-нибудь замечательное и превзойти Лессинга, а здесь предоставляется бесконечное поле для его деятельности. Идем сейчас к нему!
— Ночью? Неловко…
— Пустяки! Одевайтесь.
Математики оделись и вышли.
Виктор Павлович Русаков был известным математиком. Он уж больше двадцати лет читал лекции по высшей математике в университете, напечатал несколько выдающихся сочинений и сделал немало научных открытий. По внешнему же виду он, как и все замечательные математики, казался человеком необыкновенно странным. Если Краснова и Шведова считали за людей не совсем нормальных, то профессора Русакова всякий с первого взгляда признал бы помешанным. Трудно было встретить более неряшливого или более рассеянного человека. Он читал своим слушателям прекрасные по содержанию, но безобразные по внешней отделке лекции: говорил неправильно, часто даже обрывал речь, не окончив слова. Однако студенты высоко ценили его лекции, привыкнув Русакова не слушать, а смотреть на то, что он писал на доске; изложение всевозможных частей высшей математики Русаковым было оригинальное, необыкновенно точное и увлекательное. Студенты гордились им и охотно извиняли ему его странности. Математика поглотила все мысли профессора, и он, кроме нее, ничего не видел, ничего не знал и ничем не интересовался.
Единственный человек останавливал на себе его внимание и даже несколько его беспокоил, это — профессор физики того же университета Лессинг. Профессор Лессинг тоже был небезызвестным ученым, но, в противоположность Русакову, был необыкновенно приличен, аккуратен, внимателен и точен, порой даже изящен. Он постоянно трунил над Виктором Павловичем и его рассеянностью, а равно и над его односторонней ученостью. За это Русаков терпеть не мог Лессинга и считал его своим заклятым врагом. Когда на заседаниях физико-математического общества его председателю, Лессингу, случалось в докладе сделать какую-либо ошибку, восторгу Русакова не было конца. Но это происходило редко; по большей же части такие ошибки встречались в докладе самого Русакова, и он задыхался от гнева, замечая иронические улыбки председателя. Он готов был отдать все свое состояние, чтобы придавить, оскандалить ненавистного профессора. Злоба его росла, а Лессинг приобретал все больше и больше известности в ученом мире.
Светало, когда наши друзья подошли к квартире Русакова и позвонили. Долго пришлось им ждать, пока заспанная горничная отворила дверь.
— Что вам нужно?
— Виктор Павлович спит? — спросил Шведов.
