– Да? И какие же, например?
– Ну например…
Хинрик сделал рукой неопределенный жест, подумал немного и сдался. Он подошел к дочери и хотел положить ей руку на плечо, но она отшатнулась так, что ее свободное алое платье взметнулось от резкого движения.
– Я провела с ним вечер, – с горечью сказала она. – Он попытался поцеловать меня. Это отвратительно!
– Но все целуются, дорогая! Так было и во времена твоей бабушки. Поцелуй – это ерунда, сущая ерунда. Молодая кровь, Арта, молодая кровь!
– Молодая кровь? К дьяволу! За последние пятнадцать лет этот ужасный уродец имел молодую кровь лишь однажды – когда ему сделали переливание. Он четыре дюйма ниже меня, отец! Как мне показываться в обществе с пигмеем?
– Он значительный человек. Очень значительный!
– Это не добавляет ни одного дюйма к его росту. Он кривоногий, как все они, и у него воняет изо рта.
– Воняет изо рта?
Артемизия сморщила носик:
– Вот именно, воняет. Просто смердит. Мне это не понравилось. Я так ему и сказала.
У Хинрика отвисла челюсть. Постояв так пару, секунд, он хрипло прошептал:
– Ты сказала ему об этом? Ты сказала, что высокий представитель Королевского Дворца в Тиране имеет неприятную личную особенность?
– Конечно, имеет! Ты знаешь, у меня есть нос! Поэтому, когда он приблизился ко мне, я его оттолкнула. Ну и видик же был у него! Представляешь, лежит себе на спине, как жук, и дрыгает в воздухе ногами!
Арта увлеченно жестикулировала, описывая эту сцену, но Хинрик уже ничего не видел. Он со стоном согнул плечи, закрыв лицо руками. Потом сквозь пальцы жалобно взглянул на дочь.
– Что же теперь будет? Как ты могла так поступить?
– Ничего я этим не добилась. Знаешь, что он сказал? Нет, ты представляешь, что он сказал?! Это было последней каплей! Я поняла, что не вынесла бы этого человека, даже если бы он был десяти футов ростом.
– И… и что же он сказал?
– Он сказал… Держись за что-нибудь, отец! Он сказал: «Ха! Горячая девушка! Такой мне она нравится еще больше». Двое слуг помогли ему встать на ноги. Больше он не пытался дышать мне в лицо.
Хинрик согнулся в кресле, наклонившись вперед, и уставился на Артемизию.
– Ты ведь выйдешь за него? Не стоит относиться к этому слишком серьезно. Почему бы ради политической выгоды…
Что значит «несерьезно», отец? Скрестить пальцы левой руки, подписывая брачный контракт?
Хинрик выглядел смущенным.
– Конечно, нет. Что это даст? Скрещенные пальцы не отразятся на законности брачного контракта… Ну, Арта, я удивлен твоей непонятливостью.
– Тогда что ты имеешь в виду? – вздохнула Артемизия.
– Что я имею в виду? Ты меня совсем запутала. Я не могу заниматься делом, когда ты со мной споришь… О чем это я говорил?
– О моем замужестве. Вспомнил?
– Ах да. Я говорил, что ты не должна относиться к этому слишком серьезно.
– Значит, я могу завести любовника?
Хинрик фыркнул, потом нахмурился:
– Арта, мы с матерью воспитывали тебя скромной, сдержанной девушкой, Как ты можешь говорить такие вещи? Стыдно!
– Но разве ты не это имел в виду?
– Я могу так говорить! Я мужчина и взрослый человек. Но девушкам негоже такое повторять.
– Пусть так. Однако, если меня принуждают выйти замуж: по политическим мотивам, я, вероятно, все-таки заведу любовника. Всему есть предел. – Она уперлась кулаками в бедра, пелерина скользнула вниз, обнажив загорелые плечи и округлые руки. – Но что мне делать, когда я останусь с ним наедине? Он же будет моим мужем, а мне противно даже думать об этом!
– Он стар, дорогая. Жизнь с ним будет недолгой.
– И на том спасибо, хотя как знать? Пять минут назад ты говорил, что у него молодая кровь. Помнишь?
Хинрик беспомощно развел руками:
– Арта, он тиранит, и весьма влиятельный. Он пользуется доверием при дворе Хана.
– Возможно, Хану нравится его запах. Наверное, он и сам вонючка.
Рот Хинрика от ужаса округлился в виде буквы «О».Он невольно оглянулся, потом хрипло сказал:
– Никогда не повторяй этого.
– Буду, если почувствую, что он воняет. У него было уже три жены. Я имею в виду не Хана, а своего жениха, – предупредила Артемизия возражения отца.
– Но они мертвы, – сказал отец. – Арта, их уже нет в живых. Не думай об этом. Неужели ты считаешь, что я выдам свою дочь за многоженца? Мы попросили его показать документы. Он женился последовательно, а не одновременно, и теперь они мертвы, совершенно мертвы, все три.
– Неудивительно.
– Нет, я этого не вынесу. – Хинрик сделал последнее усилие: – Арта, приходится платить за право быть членом семьи Хинриадов и дочерью Правителя.
– Я никого не просила об этом.
– Но тут уж ничего не поделаешь. Вся история Галактики, Арта, показывает, что государственные интересы, безопасность планет и их народов требуют… э-э…
– Чтобы бедная девушка продавала себя?
– О, какая вульгарщина! Когда-нибудь, вот увидишь, когда-нибудь ты выдашь что-то вроде этого при всем народе.
– Однако по сути я совершенно права. И я скорее умру, чем пойду на это.
Правитель вскочил и протянул к Артемизии руки. Губы его дрожали, но он не говорил ни слова. Она в слезах подбежала к нему и отчаянно обняла.
– Я не могу, папа, не заставляй меня! Он неуклюже погладил ее по спине.
– Но если ты не согласишься, подумай, что может произойти. Тираниты будут недовольны. Они сместят меня, посадят в тюрьму, может быть, даже каз… – Он поперхнулся и сглотнул остаток слова. – Настали тяжелые времена, Арта. Ранчера Вайдемоса приговорили на прошлой неделе. Я думаю, он уже казнен. Ты помнишь его, Арта? Он был у нас при дворе полгода назад. Высокий человек с круглой головой и глубоко посаженными глазами. Вначале ты его даже испугалась.
– Помню.
– Да, скорее всего, он мертв. Кто знает, может быть, следующая очередь за мной? Твой бедный, беззащитный старенький папа… Плохие времена! Ранчер был у нас при дворе, а это очень подозрительно.
Она отодвинулась от него.
– Почему подозрительно? Ты ведь не был связан с ним?
– Я? Конечно, нет. Но если мы открыто оскорбим Хана Тиранитского отказом его фавориту, они могут подумать что угодно…
Речь Хинрика была прервана гудением сигнала связи. Он беспокойно заерзал.
– Я поговорю из своей комнаты, а ты отдыхай. Поспав, ты почувствуешь себя лучше. Сама увидишь. Сейчас ты немного взвинчена.
Артемизия посмотрела ему вслед и нахмурилась. Лицо ее стало напряженно-задумчивым, и в течение минуты только легкое, в такт дыханию, волнение груди выдавало ее смятение.
В дверях послышались шаги. Она обернулась:
– Что?
Вопрос прозвучал тревожнее, чем ей хотелось.
