– Сядь, Грэм! Сядь! – пытался докричаться до него Захария. – Опустись вниз!
Грэм стоял, как заговоренный.
– Сядь же на землю! – Кара снова плюнула огнем. – Он голову тебе снесёт!
Бесполезно. Грэм не слышал.
* * *
– Надо поговорить с красильщиками, – осенило Титруса. – Они же красят ткани в разные цвета, наверное, можно нанести такую краску и на пластины.
– Конечно, – Апрель смотрел на него, подперев подбородок ладонью, – и как только мне это самому в голову не пришло?
– Бывает, – Титрус разминал лопаткой вареные овощи. – Ты чего не ешь?
– И вправду гадость. Раньше ел и не замечал, теперь заметил. Поваров следует прогнать немедленно.
* * *
Он очнулся так же внезапно, как застыл и посмотрел по сторонам с неким недоумением, будто не понимал, что происходит. Через секунду окончательно пришел в себя, и цепь снова ожила в его руках. Втроем вместе с Карой дело закончили быстро, вспыхнула последняя пара монстров, так и не долетев до середины круга, и все кончилось. Разбросанные тела на глазах превращались в хрупкие пепельные скелеты, точно такими же были унизаны прозрачные травы. Захария смахнул пот со лба, вынул из кармана плотную тряпицу и принялся очищать лезвия мечей от грязно-желтой крови и налипших клоков шерсти. В его душе боролись беспокойство за Грэма и злость на него. Бросить оружие, не закончив боя, подвергнув смертельной опасности своего партнера – это ни в какие разумные рамки не вмещалось. Отшвырнув цепь, Грэм сел на землю и обхватил голову руками. Кара спустилась ниже, свет ее был тусклым, она потеряла много сил. Все трое молчали.
– Захария, – глухо произнес Грэм, – кажется, я схожу с ума.
Захария тщательно очищал меч, так тщательно, словно малейшее пятнышко могло навсегда испортить клинок.
– Захария.
– Что? – он не отрывался от своего занятия.
– Я с ума схожу.
– Разумеется!
Злость вытесняла беспокойство.
– Прости меня, – тихо произнес Грэм, – я не знаю, что со мной происходит, не понимаю.
– Теперь я, в случае чего, буду биться один, – ровным тоном произнес Захария. – Это лучше, чем отвлекаться в процессе. Мы могли погибнуть оба.
– Больше этого не повториться.
– Ты уверен?
Грэм промолчал.
– Идемте отсюда, – устало сказала Кара. – Идемте отсюда как можно дальше.
* * *
Уже к вечеру у Апреля были краски: зеленая, синяя, желтая, белая. Своего оживления показывать Титрусу не хотелось. Апрель попросил его дать задание резчикам на пятьдесят две одинаковых пластины небольшого размера и подобрать с десяток острейших металлических палочек. Как только Титрус ушел, он бросился в свои потайные комнаты – Апрелю не терпелось поэкспериментировать с цветами. Усевшись за стол, он поставил перед собою полукруглые скорлупки с краской, положил белую пластину с необточенными краями, взял тонкую деревянную лопаточку и занялся смешиванием красок, получением новых цветов. Апрель никогда ничего не рисовал, но он умел проникать в суть вещей, мог схватывать их смысл и значение в мгновение ока. Он уже понял, как это делается, Апрель мог бы немедленно написать масштабное полотно, но ему нужны были всего лишь пятьдесят две картинки. И впредь к рисованию он возвращаться не собирался.
* * *
– Чувствуете, как похолодало? – сказала Кара.
– Ты разве способна ощущать холод? – удивился Захария.
– Чем холоднее, тем светлее мое пламя, я белею с наступлением холодов.
– Да, действительно, похолодало основательно, – Захария поднял и застегнул воротник своей тонкой кожаной куртки, – ладно хоть одежда не продувается и хорошо сохраняет тепло.
Голубой Рим вовсю теснил Медиум. Чудилось – именно борьба светил за место на тусклом небосклоне порождает ветер.
– Грэм, ты не хочешь перекусить?
– Давай.
Он не хотел, но если Захария заговорил о еде, значит, основательно проголодался. Выбрав местечко поровнее, Захария развязал мешок, достал тряпицу и расстелил ее на земле. Присев на корточки, Грэм наблюдал, как он выкладывает провизию.
– Не плохо бы костер разжечь, да не из чего, – посетовал Захария. – Никаких веток, или сучьев, земляная пустыня и всё.
– Пока еще можно обходиться без костра, – задумчиво произнес Грэм, – а вот дальше будет тяжелее, там дальше холод, какого мы еще никогда не чувствовали.
– Да? – Захария замер с куском лепешки в руках. – А что там? Что ты видел?
– Ледяные розовые холмы, думаю, розовыми они были из-за света Бесса. Высокие деревья с меховыми ветвями без листьев, а с неба падает легкий пух, холодный и бесконечный.
– Унылая картина, – Захария разломил лепешку и вытащил из мешка мясо. – Глоток вина?
– Давай.
– Вы ешьте, а я взлечу повыше, посмотрю, что в округе и нет ли желающих помешать вашему отдыху.
Захария кивнул.
Ветер усиливался. В его резких порывах ощущался незнакомый неуловимо тоскливый запах.
– Так пахнут ледяные холмы, – тихонько произнес средний голос совсем рядом, над ухом Грэма. – А легкий пух, холодный и бесконечный – это снег. Это сыплются с неба неуслышанные молитвы, их слишком много, да и не все долетают, вот они и падают обратно, под ноги…
– Хватит! – Грэм отбросил кусок лепешки и зажал уши руками. – Хватит!
– Что такое? – Захария поднял голову. – Что случилось?
– Я опять слышу голос непонятно кого!
– Ты выпил вина на голодный желудок…
– Это уже не поможет, Захария, не поможет! Я действительно кого-то слышу, и это больше не получится никак разумно объяснить!
– Ладно, хорошо, успокойся, что он тебе сказал?
– Что-то о ледяных холмах, я толком не понял. Там есть еще фляга с вином?
– Две.
– Дай тогда это допью.
Тихий голос усмехнулся и смолк.
* * *
Убедившись, что цвета получаются превосходно и отлично держатся на пластине, Апрель вытер руки и пошел к выходу из тайных комнат. У окна опять сидел Титрус. Такая отъявленная наглость не могла не рассердить, но первый Сенатор пребывал в лучезарном расположении духа.
– Чего надо? – поцедил он, растягивая губы в улыбку.
– Я везде тебя искал, – принялся оправдывать Титрус, – сегодня заседание Сената…
– Ах, да, совсем забыл.
– … и надо будет хоть что-то сказать об отсутствии Грэма. Я хотел это обсудить с тобой.
– Да, да, погоди, я переоденусь.
Он вышел, Титрус присел обратно в кресло. Вскоре Апрель вернулся в широких, длинных красно-золотых одеждах и черной мантией на плечах – парадном одеянии первого члена Сената. Титрус, занимавший положение попроще, одевал красные одежды с темно-синей мантией.
– Они уже собрались?
– Думаю, да. Ты решил, что сказать?
