Единственный шанс уклониться от ракет в такой ситуации: повернуть прямо на них, сближаться лоб в лоб, а за несколько секунд до встречи, врубив маневровые дюзы на полную катушку, постараться разойтись с ними на острых курсовых углах.
Что мы и сделали. Но, выбирая из двух зол меньшее, нам пришлось волей-неволей подставиться под ракеты истребителей.
– Саша, два «банана» на семь часов! Саша!
– Я вижу!.. За собой следи!
– Ребята, у меня…
После этих слов связь с Колькой прервалась. На камерах заднего обзора я видел взрыв возле его машины. При этом Колькин «Дюрандаль», к счастью, не развалился, но сразу начал терять скорость и рыскать по курсу.
– Коля! Коля! Отзовись!.. Младший лейтенант Самохвальский! Ответьте! Это приказ!
Коля не отзывался. Поврежденный «Дюрандаль» с белым котенком на вертикальном оперении все сильнее уклонялся в сторону. Его силуэт вдруг отчетливо проявился на фоне Фелиции, которая сейчас оказалась по левую руку от нас. Что, конец?! Падает?!
– Закончились ловушки! Где тут кнопка на постановку топливной помехи?!
– Там же бумажка есть, Володя! «Топл. пом.» написано!
(«Дюрандали» поступали на флот так спешно, что техники не успели заменить стандартные испанские надписи на промышленные таблички с русским переводом – пришлось бумажки клеить.)
– Знаю, твою мать!!! У меня свет на приборке погас, не видно ни черта!!!
– Четвертая на правой подпанели слева, второй ряд сверху!
– Приготовься, Володя: я тебя своей топливной помехой прикро…
Это было последнее, что мне довелось сказать.
Первый «банан», проигнорировав все облака ложных целей, молнией метнулся ко мне и взорвался где-то под левым крылом. Истребитель вздрогнул и угрожающе затрясся.
Моя рука метнулась к рычагу катапультирования. Но, хоть я и рванул его на себя изо всех сил, долгожданного пинка под зад не последовало. Какой-то сбой в электрозапале?..
Потом были несколько мгновений шквального шипения в наушниках, а потом я обнаружил себя в открытом космосе.
Вы думаете, я катапультировался?
Как бы не так! Второй «банан», взорвавшись в аккурат между главными соплами, раскроил истребитель пополам вдоль кокпита. Бронеспинка кресла спасла меня от фугасной волны. Но спасти мой «Дюрандаль» уже не могло ничто в Галактике, потому что спасать было нечего.
Меня выбросило прочь из машины в окружении осколков бронеколпака и мелкого мусора.
Не успел я и глазом моргнуть, как стал пупом мироздания. Вокруг меня завращалось ВСЁ: звезды и спутники Фелиции, сама Фелиция и Львиный Зев, наши удаляющиеся флуггеры и различимая уже невооруженным глазом «Яуза», роение вспышек-звездочек вокруг далекого «Атур-Фарнбага» и «Кавказ», озаряемый выхлопом откатников главного калибра.
Я стал центром мироздания!
Да здравствует пушкиноцентрическая картина мира!
Гамлет некогда хвастал, что, замкнувшись в ореховой скорлупе, мог бы считать себя царем беспредельного пространства. Как оказалось, ореховая скорлупа для этого вовсе не обязательна. Впрочем, скафандр и есть своего рода скорлупа… Но Гамлет имел в виду не совсем то…
На третьем, кажется, кувырке через голову (а остановиться я, как легко догадаться, не мог: дайте мне точку опоры – и я!.. и я!.. а без точки опоры – да в вакууме, да в невесомости, а?) я обнаружил, что, сохранив тот импульс движения, который имел мой «Дюрандаль» в момент взрыва, продолжаю путешествовать по космосу. И с препорядочной скоростью!
И направляюсь я в аккурат в зазор между поврежденным «Удалым» и «Яузой», оставляя «Балх» по другую сторону от яхты. Это в общем-то хорошо: есть вероятность, что за мной вышлют челнок с «Удалого». Вероятность, конечно, крошечная. Ведь на фрегате творится черт знает что – меня скорее всего просто не заметят.
Если меня не заметят…
Если проворонят…
Я буду захвачен полем тяготения Фелиции (я вообще-то уже им захвачен) и, долго ли, коротко ли, за два часа или за двадцать, войду в плотные слои атмосферы, где и сгорю без остатка.
И никто не узнает, где могилка моя.
Что же, по крайней мере ответственности никакой. Пока сидишь в пилотском кресле, воплощаешь собой страшную разрушительную силу. Порою от одного движения твоего пальца зависит успех или неудача целого сражения. А наедине с Черным Небом, ты – частное лицо. Будь хоть генералом, хоть адмиралом, хоть Председателем Совета Обороны (кто у нас там, кстати, председатель? а, велика важность…).
В положении частного лица есть свои преимущества.
Можно, например, спеть песенку.
Я спел. («Если завтра война, Если завтра в поход…» Тьфу.)
Еще можно помахать руками.
Помахал.
Фигу скрутить?
Ага.
Хер показать?
Показал. (На языке жестов, разумеется.)
Можно поговорить с Богом.
Я поговорил. Нет, я не обратился к Нему с канонической молитвой. Просто поговорил, в вольной форме. Мол, претензий не имею. Понимаю: время пришло. И все-таки нельзя ли стрелочку чуть-чуть назад подвинуть – на часах, которые мое время показывают?
Главный вопрос я задал, но ответа не расслышал. Что бы еще сделать?
Можно составить устное завещание.
Составил.
«А все мои активы, равно как и движимое имущество, оставляю сестре Полине. Хоть она и не пишет мне уже четыре года, а папаню нашего Ричарда, кажется, и вовсе в сердце своем похоронила. Но все-таки, уверен, что мои скромные сбережения в ее руках послужат благородному делу развития нашей передовой биологической науки.
А если я их папане завещаю, так он их просто пропьет. Прямо на моих поминках.
Дата. Подпись».
Устное письмо Иссе?
Что ж, пожалуй.
«Дорогая Исса! Должен честно признаться, не ожидал, что выпадет свободная минутка в таком месте в такое время. Однако же поверь: у меня это первая свободная минутка с начала войны».
Тут я застопорился. Ну и? «И несмотря на все это, я люблю тебя»?
В этом я не был уверен.
«И несмотря на все это, я люблю не тебя. А Риши.» (Хи-хи.)
Но и в этом уверенности не было.
«И поэтому я ненавижу вас обеих, и весь ваш клонский муравейник, и все ваши…»
Иэ-э-эх. Ненависти к клонам я не испытывал. Вот в чем вся загвоздка.
Почему не испытывал? А вот вам сказочка, как выразился бы Кожемякин.
В перерыве между учебными полетами на «Дюрандалях» Белоконь проводил с нами воспитательные беседы. На одну и ту же тему: «Убивай клонов – душегубов, насильников, детоубийц». В подкрепление своих слов Белоконь прокрутил однажды отрывок из клонской пропагандистской передачи, которую добыла для наших пресс-офицеров служба радиотехнической разведки.
В передаче этой, под непрерывные фанфары и грохот литавр, рассказывалось о недавних боях за Махаон.
