– Но я ведь знаю, что иначе тогда было невозможно! – тихо воскликнул Олвар.
– Может, и невозможно. Но сейчас я хочу вложить тебе в голову мысль, до которой дошел кровью и потом: нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь. И никто не имеет права отнять жизнь у человека… да и любого живого существа, обладающего душой и разумом. Разве что защищаясь… да и то…
И вдруг в самой глубине его естества зародился страх, который он ни в коем случае не должен показать перед сыном: страх понимания того, что все его слова мало чего стоят, ибо он немедленно убьет любого, кто подымет руку на Олвара или Ладу… Да, так бы оно и было, несмотря на все разговоры о ценности любой человеческой жизни… он знал это… не ведал только Рангар, куда приведет его это знание в конце концов… и хорошо, что не ведал, ибо информация о таком грядущем, уготованном безжалостной судьбой и чьей-то непредставимо могучей волей, могла запросто лишить рассудка даже человека с таким сильным характером, как Рангар.
Он поймал на себе испытывающий взгляд сына и едва не запаниковал, подумав, что его, Рангара, мысли могли отразиться на лице… С напускной суровостью спросил:
– Ты понял?
– Да, отец.
Но Рангар чувствовал, что надо что-то добавить, что-то очень убедительное… И он, откашлявшись, заговорил:
– К сожалению, почти во всех мирах, населенных людьми и другими разумными существами, порой совсем на нас не похожих, льется кровь… не важно, какая – красная, зеленая или голубая… или даже не кровь вовсе. И очень слабым утешением является бессмертие души, без своего носителя ей ой как несладко приходится… так что вынуждена она преимущественно пребывать в особом состоянии, которое мой брат физик назвал бы латентным.
Рангар вспомнил трагедию лже-Фишура, и тень набежала на его лицо. В самом деле – все понимать, чувствовать… и ничего не мочь. Муки похлеще адских.
Олвар слушал, испытывая странный, неведомый ранее внутренний трепет… слова отца задевали какие-то потаенные струны в самой глубине его естества… какие-то неясные картины теснились перед его внутренним взором, еще полудетским, но уже необычайном проницательным.
– Но, отец… возможно ли, чтоб было иначе? И как сделать, чтобы было иначе, если это возможно?
– О, это вопрос! Этого, сын, никто не знает. Помнишь, я рассказывал тебе о великом Пути Равновесия между Добром и Злом? Так вот, оказывается, мало просто знать, что надо идти этим путем. Главное знание – как, двигаться по этому пути, как удержаться на нем, не сорвавшись влево или вправо, – вряд ли кому ведомо.
– Отец, я сейчас вспомнил ту легенду твоего мира… о человеке по имени Иисус Христос, который взял на себя все грехи человечества и, добровольно принял мученическую смерть, чтобы искупить их.
– Странно, почему ты вспомнил именно эту легенду. Я ведь рассказывал тебе и множество других.
– Не знаю. Мне вдруг, показалось, что это как-то связано… с тем, что ты только что говорил. И еще… там было как-то не так. Я еще не знаю как, но обязательно узнаю.
– Гм… Даже я не всегда понимаю твои ассоциации. Наверное, ты будешь великим мудрецом, когда вырастешь. И это хорошо. Быть мудрецом гораздо более почетно, чем самым великим воином.
– Не все так думают, отец.
– Не все… – согласился Рангар. И прибавил, вздохнув: – К сожалению.
Они посидели еще некоторое время на травке. Обычно вертлявый, непоседливый Олвар был необычайно тих и задумчив, и Рангар вдруг поймал себя на мысли, что даже для него, отца, душа сына – отнюдь не раскрытая книга…
Но тут в окне показалась чуть заспанная Лада и счастливо улыбнулась, увидев двух самых дорогих ее сердцу людей.
– Вы опять на ногах ни свет ни заря?
– В данный момент, мамочка, – сказал Олвар и озорные бесенята заплясали в его глазах, – мы не на ногах, а на попках.
И все трое весело расхохотались.
И в этот момент будто чья-то мерзкая холодная лапа сдавила сердце Рангару, и он оборвал смех. Лада и Олвар тоже перестали смеяться и с тревогой посмотрели на главу семьи.
А он ощутил себя вдруг так, как в ночь накануне битвы в Холодном ущелье двенадцать лет назад…
После завтрака секретарь имперской канцелярии сообщил, что в полдень Его Императорское Величество собирает внеочередной Коллегиум.
За годы, проведенные во дворце в должности Первого Советника, Рангар приложил немало сил, чтобы максимально приблизить государственное устройство Крон-армара к такому, которое земными историками именовалось “конституционной монархией”.
Созданный указом Императора пять лет назад Коллегиум представлял нечто среднее между верхней палатой парламента и кабинетом министров. В него, кроме Императора и его Первого Советника, входили военный и морской министры, министры земледелия, ремесел, общественной безопасности, три Верховных Мага и Президент Академии естественных наук. (Академия была более чем дорога сердцу Рангара, поскольку в это свое детище он вгрохал колоссальный труд, кучу денег и сам был первым ее Президентом – до того момента, когда шесть лет назад он доверил этот пост поразительно талантливому естествоиспытателю Балеару Коннефлету: Рангар только дивился необычайной одаренности Балеара и даже не сумел отыскать в истории земной науки фигуры адекватной; пожалуй, были у Балеара черты, роднившие его с такими титанами, как Архимед, Леонардо и Ломоносов. Единственное, что порой тревожило Рангара, было непомерное честолюбие Балеара, граничащее с тщеславием.) То, что число членов Коллегиума равнялось одиннадцати – магическому числу второго порядка, – было продиктовано традициями, к которым Рангар старался относиться максимально бережно. Даже традиции негативного толка он не крушил с плеча, а плавно изменял. Рангар знал, чем чреваты революции, и стремился к преобразованиям сугубо эволюционным.
Для заседания Коллегиума был отведен специальный зал на третьем этаже дворца. Он не отличался огромными размерами и роскошным убранством: в овальном помещении без окон, но со стеклянным потолком располагался овальный же стол из жемчужного дерева, вокруг которого стояли одиннадцать кресел с высокими прямыми спинками; на каждом золотился герб Императора. К стене прижимался еще одни стол – низкий и узкий, уставленный кувшинами с разнообразными напитками и вазами с не менее разнообразными фруктами.
По установившейся традиции Скейвар сидел во главе стола, Рангар занимал место по правую руку от Императора, слева восседал военный министр лейб-маршал Кориар диль Эр-Мувит. В свое время об этом военачальнике с большим уважением отзывался генерал Карлехар ла Фор-Рокс, трагически погибший при штурме Цитадели Сверкающих, что послужило не последним аргументом для Рангара при назначении Кориара на этот важный пост.
