Привычки начинают формироваться сразу же, как появляются первые повторения. Затем наблюдается тяга к повторам, оттого что создаются шаблоны защиты, линии укреплений против времени и отчаяния.
Варам прекрасно это сознавал, поскольку сам многажды переживал упомянутый процесс; поэтому в путешествиях он следил, что делает, искал эти самые первые повторения, способные задать новый шаблон в данный момент его жизни. Иногда человек совершает поступок случайный, непредвиденный и не слишком удачный для того, чтобы на его основе возникла привычка. Тут необходим поиск, иными словами, проверка разных возможностей. Это своего рода междуцарствие, особый момент перед формированием привычки, время случайных поступков. Время отсутствия кожи, прямое восприятие, бытие-в-мире.
На его вкус, такие моменты возникали чересчур часто. Почти все террарии, предлагающие полеты по Солнечной системе, движутся очень быстро, и все равно полет часто занимает недели. Чересчур много времени на то, чтобы бесцельно бродить, чересчур легко соскользнуть в умственное оцепенение. Такие периоды приводят к возникновению новых направлений в науке или искусстве в поселениях возле Сатурна. Но для Варама подобная гебефрения была опасна, это он установил на долгом, болезненном личном опыте. Слишком часто в его прошлом безмысленность ставила под угрозу основы его существования. Ему требовался порядок, план, требовались привычки. В обнаженности момента отслоения, в напряженности этого опыта кроется ужас — страх перед тем, что из прежнего смысла так и не возникнет новый.
Конечно, никогда нельзя доподлинно повторить что-либо, это было ясно еще до Сократа — Гераклит с его «нельзя дважды войти в одну и ту же реку» и прочее. Поэтому привычка не бывает подлинно итеративной, повторяющейся, а только псевдоитеративной. Иными словами, распорядок дня может быть тем же, но мелкие события, наполняющие день, все равно будут немного различаться. Таким образом, устоявшийся порядок и внезапность существуют одновременно, и для Варама самое желанное состояние — жить в псевдоитеративности, в псевдоповторяемости. Но псевдоитеративность должна быть хорошей, интересной, напоминающей произведение искусства. Каким бы коротким ни был полет, какими бы скучными ни оказались террарий и люди в нем, важно было придумать проект и взяться за него, вкладывая в это всю силу воли и воображения. Как ни крути, жизнь на борту — все равно жизнь. И нужно ценить каждый ее день.
Поэтому на следующее утро он ушел после завтрака из Дома Сатурна и вновь отправился в парк; в беседке он примкнул к группе, которая собиралась выследить небольшое стадо слонов. Немного погодя к ним присоединилась Свон. она пришла с противоположной стороны парка и раскраснелась, будто бежала. У группы был прибор, который переводил слишком высокие голоса слонов в звуки, доступные восприятию человека; слушая, как слоны разговаривают и смеются, Свон хмурилась, словно понимала их речь. Когда слоны затихли, она попросила гида-зоолога объяснить, почему сумерки накануне были такими долгими. Варам быстро понял, что эта биома экваториальная и сумерки здесь должны быть короткие, как на Земле, где солнце на экваторе независимо от времени года уходит за горизонт почти перпендикулярно. Зоолог, удивленный, что Свон это заметила, довольно воинственно объяснил, что они проводят эксперимент — помещают террарий на широту, эквивалентную двадцать третьему градусу земной: дело в том, что с потеплением на Земле в этих широтах стало тепло, как на экваторе. Леса сменяются травянистыми степями, происходит опустынивание и исследуется возможность миграции в эти широты фауны полупустынь. С целью получить предварительные данные на «Вегенере» соответственно изменили режим освещения.
Свон это объяснение не устроило, и вскоре она снова отправилась бродить в одиночестве, вызвав этим разочарование зоолога и неодобрение кого-то из гостей. Вечером Варам увидел ее в ресторане; вероятно, она тоже практиковала некую форму псевдоитеративности и потому много путешествовала — естественное движение человеческой души. Варам ел за соседним с ней столом, потом отправился мыть посуду, но, хотя он вежливо кивнул Свон, она с ним не заговорила. Вечером снова горел костер, снова вокруг него танцевали.
Итак, на второй день появились признаки новой привычки, а еще через день «Вегенер» приблизился к Венере, чтобы использовать ее тяготение как пращу и быстрее устремиться к Юпитеру. Варам проехал на поезде в передний конец, потом, почти в полной невесомости, цепляясь за перила, поднялся на обсервационную палубу, которая пузырем выступала из носа астероида (в этом помещении всегда можно было видеть полушарие звездного неба над головой) — и сразу же впереди, вырастая на глазах, показалась Венера. Варам, который дома много времени проводил при таком микротяготении, безмятежно сохранял равновесие, держась одной рукой за петлю, и наблюдал, как под ними проходит вторая планета солнечной системы. В миг максимального приближения появилась Свон; как всегда, она, опаздывая, торопилась.
Атмосфера Венеры сейчас разительно отличалась от прежней густой: она стала прозрачной, и, хотя планету постоянно прикрывал от солнца щит, а потому на ней царила ночь, тусклый свет позволял разглядеть белые сухие ледяные моря и черные скалы двух материков, частично уже изъеденных. Облака, знакомые по Земле и Марсу, скользили над снежными полями и сухими ледяными океанами, производя странное, недоступное пониманию ощущение черно-белой картинки. В голосах зрителей в обсервационном отсеке ощущались взволнованность и удивление. Смотреть на черные высоты и белые низины не слишком полезно для глаз и вообще совсем не просто. Даже при наибольшем приближении оставалось впечатление торцевания, сглаживания. «Вегенер» пролетел сквозь верхние слои атмосферы, чтобы по максимуму воспользоваться гравитационной пращой. Внизу проплыли огни; кто-то сказал, что это Порт-Элизабет. Неподалеку от него располагался город Билли-Холидей, где однажды Варам работал на гигантском уолдо-манипуляторе, возводя в долинах пенные скалы над сухим льдом. Теперь то же делают на Титане. Венера и Титан — два самых вероятных кандидата на присоединение к полностью терраформированному Марсу, «бесскафандровые миры», как некоторые их называют: в их атмосфере человек может дышать. Пример Марса показывает, что может получиться: независимый новый мир, свободный от неприятностей старого.
Свон одиноко танцевала.
— Я хочу вернуться, — пела она, не обращаясь ни к кому в частности, а может, обращаясь к своему компьютеру. — Хочу чувствовать, как ядовитый ветер проносится над ядовитым морем.
