– Я не знаю кто это, Ваше Превосходительство.
– Аратап! Представитель! Я имею в виду – Представитель Тирании!
– Я уже виделся с ним, и он отослал меня сюда. Конечно, вы понимаете, что я не намерен прощать Тирании…
Хенрик вскочил, зажимая рукой дрожащие губы, и его речь стала невнятной скороговоркой.
– Вы говорите вас послал сюда Аратап?
– Я счел необходимым сказать ему…
– Не повторяйте, что вы ему говорили! Я ничем не могу помочь вам, Господин – ой! – мистер Фаррилл. Это не входит в мою юрисдикцию. Исполнительный Совет – не толкай меня, Арта, я не могу говорить о серьезных вещах если ты мешаешь мне! – должен сказать свое слово. Джилберт! Ты побеспокоишься о том, чтобы мистеру Фарриллу был оказан хороший прием? Я подумаю, что можно будет сделать. Да, я проконсультируюсь в Исполнительном Совете! Это только юридическая формальность, но очень важная. Очень важная!..
Он повернулся, чтобы уйти, что-то бормоча себе под нос.
Артемида немного помедлила и осторожно коснулась плеча Байрона.
– Минуточку… Это правда, что ты умеешь управлять космическим кораблем?
– Естественно, правда, – Байрон улыбнулся ей, и после недолгого колебания она ответила ему улыбкой.
– Джилберт, – добавила она, – с тобой мы поговорим позднее.
И поспешно вышла. Байрон долго смотрел ей вслед. К действительности его вернул вопрос Джилберта.
– Уверен, что ты голоден или, по крайней мере, умираешь от жажды. Жизнь, как я понимаю, все еще продолжается?
– Да, благодарю вас, – Байрон не вполне понял, что имеет в виду его собеседник, но расслабился и пришел в отличное расположение духа.
Она хорошенькая. Очень хорошенькая!
Но Хенрик никак не мог расслабиться. Его одолевали ужасные мысли. Это ловушка! Мальчишку послал Аратап, и это – ловушка!
Он сжал голову руками, погрузился в глубокое раздумье, и вскоре понял, что ему нужно делать.
На все планеты рано или поздно опускается ночь. Она не может поступить иначе, хотя светлое время суток продолжается от пятнадцати до двадцати двух часов. Любой путешествовавший с планеты на планету человек может это подтвердить.
На многих планетах период сна сведен до минимума. На других периоды «день-ночь» примерно равны между собой. На третьих в принципе отсутствуют понятия «свет и тьма».
Но приход ночи всегда и везде имеет важное психологическое значение, связанное с эмбриональной фазой развития организма. Ночь – это пора страхов и беззащитности, и сердце до восхода солнца замирает в ожидании неизвестного.
Во дворце не было сенсоров, способных показать наступление ночи, но инстинкт безошибочно подсказал Байрону ее наступление. Он знал, что ночная тьма за пределами Дворца вовсе не кромешная, и ее нарушает сияние звезд. В это время в Туманности Лошадиной Головы большинство звезд становились видимыми.
Но звездный свет не мог рассеять мрак в душе Байрона.
С момента короткой беседы с Правителем он больше не видел Артемиду, и это огорчало его. Он ждал обеда: возможно, ему удастся с ней поговорить. Но, вопреки ожиданиям, он ел в одиночестве, и только два охранника стояли на посту по обе стороны двери. Даже Джилберт покинул его, оставив наедине с самим собой.
По возвращении Джилберт сказал:
– Вначале мне хотелось бы показать мою лабораторию. Мы с Артемидой решали сейчас, что с тобой делать, – и жестом он приказал охране выйти.
– Какую лабораторию? – в голосе Байрона не звучало ни малейшей заинтересованности.
– Я строю разные приспособления, – прозвучал лаконичный ответ.
На первый взгляд помещение ничуть не напоминало лабораторию. Это скорее была библиотека, в углу которой стоял маленький столик. Байрон медленно осмотрелся по сторонам.
– Именно здесь ты и строишь свои приспособления? Что же они собой представляют?
– Они помогают мне незаметно шпионить за шпионами Тирании. Защиты от моих приспособлений не существует. Вот почему я узнал и о тебе, как только от Аратапа поступило первое сообщение. У меня имеется множество прелестных штучек. Например, мой визисонор. Ты любишь музыку?
– Да.
– Отлично. Я создал один инструмент, только не уверен, что ты сочтешь его музыкальным. – Джил коснулся рукой книжной полки. – Это не очень хороший тайник, но, поскольку никто не воспринимает меня всерьез, его пока не обнаружили. Прелестно, не правда ли? Ах да, я совсем забыл, что ты не находишь в этом прелести.
Перед юношей возник некий предмет: самодельный, грубо сработанный и похожий на коробку. Одна сторона его была покрыта маленькими блестящими ручками. Коробочка лежала этой стороной кверху.
– Он не слишком красив, – сказал Джилберт, – но кого это волнует? Включи подсветку. Нет, нет! Не трогай ни выключателей, ни контактов! Просто медленно пожелай, чтобы подсветка зажглась. Сосредоточься на этом желании!
Внезапно на коробочке замигали огоньки. Их свет отразился в украшавшей потолок хрустальной люстре, и два пятна зажглись во тьме. Джилберт удовлетворенно засмеялся, видя изумление Байрона.
– Это лишь один из трюков моего визисонора. Им можно управлять с помощью мыслей. По такому же принципу действуют персональные капсулы. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Нет, не понимаю, если вам хочется услышать от меня правду.
– Тогда смотри. Электрическое поле, создаваемое твоим мозгом, индуцируется в приборе. С точки зрения математики это очень просто, но я не знаю никого, кому бы удалось поместить подобный прибор в крошечную коробочку. Для этого обычно выстраивают пятиэтажное здание размером в приличный завод. Да и принцип работы здесь другой. Я сумел замкнуть цепь непосредственно на коре головного мозга, минуя подключение глаз и ушей. Смотри!
Сперва смотреть было не на что. Потом на глазах Байрона что-то замелькало. Это «что-то» превратилось в сияющий темно-фиолетовый шар, мелькающий в воздухе. Шар преследовал Байрона при каждом движении, движениям шара сопутствовал ясный музыкальный аккомпанемент, который сам являлся частью движения.
Все это усиливалось, и Байрону стало казаться, что удивительный эффект существует внутри него самого. Ведь цвет не был в полном смысле слова цветом. Он скорее был цветным звуком, не производящим шума. Его можно было потрогать, не прикасаясь к нему.
Потоки цвета лизали его руки и ноги, не причиняя боли… Байрон испугался: он уже не видел своих рук и не чувствовал их. Он беззвучно вскрикнул – и все исчезло. Перед ним стоял Джилберт и смеялся. Комната была освещена.
– Что произошло? – растерянно спросил юноша.
