Вопреки моим опасениям, никаких протестов не последовало. Все министры, включая Карно, выглядели ошеломлёнными моим натиском, адмирал Бриссо и император смотрели на меня с одобрением, а принцесса Сатьявати – с неким подобием восхищения. Рашель же слегка улыбалась, словно говоря: «Вот так! Покажи им, кто здесь главный!»
Император первым нарушил молчание:
– Ну что ж, решение принято. – Он констатировал это, как неоспоримый факт. – А насчёт личных вещей можете не беспокоиться. Ещё в самом начале я распорядился собрать их и доставить в космопорт – просто так, на всякий случай. Упакованные чемоданы уже ожидают вас у посадочного терминала.
– Отец, ты должен лететь с нами, – сказала принцесса. – Ты нужен в Мире Барнарда.
Падма покачал головой:
– Это невозможно, дочка. Я не могу покинуть Махаваршу. Тем более сейчас, когда ей угрожают габбары.
Сатьявати подошла ко мне и легко прикоснулась к моей руке.
– Пожалуйста, капитан, убедите его… Сделайте что-нибудь!
Как завороженный, я глядел ей в глаза. Её красота, в чём-то зрелая, а в чём-то ещё девичья, действовала на мужчин безотказно, и здесь я не был исключением. На какое-то мгновение мной овладел соблазн действительно «сделать что-нибудь», например, взять и подстрелить Падму из парализатора, а затем перенести его бесчувственного на борт корабля. Я был уверен, что присутствующие не станут возражать, а наоборот – поддержат меня. Но всё-таки…
– Извините, принцесса, я ничем не могу вам помочь. Я с уважением отношусь к выбору вашего отца, даже если считаю его неверным.
Явно разочаровавшись во мне, Сатьявати вновь повернулась к императору и устремила на него полный мольбы взгляд.
– Ну, пойми же, отец…
– Я понимаю, Сати, – перебил её он. – Ты сама знаешь, как мне тяжело. Я устал, смертельно устал от этого добровольного заточения, от долгих лет бездеятельности, оторванности от внешнего мира, где происходят такие эпохальные события… Но у меня есть долг. Я не могу всё бросить и уйти. Особенно сейчас. Обещаю тебе, что если… когда разрешится кризис с габбарами, я постараюсь убедить своих стариков переселиться в Мир Барнарда или на Землю, в Индию. Думаю, они уже созрели для этого, их тоска по родным и близким постепенно пересиливает желание умереть на родине.
– А если ничего не получится, – вмешался Поль Карно, – то мы объявим о принудительной эвакуации оставшегося населения планеты. Эта идея зрела уже давно, однако часть членов Совета Содружества находила сложившуюся ситуацию выгодной для нас – ведь из-за Махаварши пятидесятники и дварки вынуждены держать значительные силы в системе Суоми. Но теперь нам волей-неволей придётся ввести сюда свои войска, чужаки немедленно воспользуются этим и уйдут, а мы пока что не можем позволить себе такую роскошь, как тратить ресурсы целого флота для охраны планеты с сорокатысячным населением.
– В любом случае, – решительно сказал Падма, – я останусь здесь до окончательного решения вопроса с эвакуацией. Я должен быть последним человеком, который покинет Махаваршу. Как капитан, который… Впрочем, я повторяюсь. Я уже не раз говорил эти слова. Полагаю, именно поэтому мистер Матусевич воздержался от… гм, от крайнего средства убеждения.
Император был прав. Я не стал применять против него силу, потому что понимал его. Капитан последним покидает борт гибнущего корабля – а он был своего рода капитаном. Капитаном умирающей планеты.
Часа через два после нашего старта с Махаварши из данных радиоперехвата стало ясно, что атака габбаров окончательно захлебнулась. Правда, некоторым кораблям удалось проскользнуть сквозь первый оборонительных заслон, и они скрылись в глубинах космоса, но сколько-нибудь серьёзной опасности не представляли – передовые части пятидесятников и дварков кратчайшим курсом направлялись к Махаварше, имея перед противником фору как минимум в три часа. Они вполне успевали взять окрестности планеты под свой контроль и оградить её от нападения остатков габбарской флотилии.
Когда мы уже приближались к дром-зоне, так оно и случилось: отдельные корабли габбаров, в основном корветы и бомбардировщики, пытались прорваться к Махаварше, но безуспешно – их уничтожали ещё на подступах к орбите. Ну а всё сорокатысячное население планеты, во избежание всяческих неприятностей, скрывалось глубоко под поверхностью земли, в Катакомбах, надёжно защищённых от возможного ядерного удара.
– Итак, за Махаваршу пока можно не беспокоиться, – подытожил Клод Бриссо, который, к неудовольствию Рашели, согнал её с кресла наблюдателя и теперь вместе с Анн-Мари занимался анализом перехваченных переговоров между чужаками. – Но что здесь вообще происходит, на кой чёрт габбары сунулись сюда?.. Похоже, наши вынужденные союзники, пятидесятники с дварками, сами не знают ответа. Им приказали – и они отправились оборонять систему. Возможно, командованию флота что-то известно, но оно не торопится выдавать эти сведения в прямой эфир.
В восьми миллионах километров от ближнего края дром-зоны, когда нас вот-вот должны были запеленговать чужаки, интенсивность переговоров между ними резко возросла. Корабельные датчики зарегистрировали небольшой всплеск напряжённости континуума.
– Открываются каналы первого рода, – сообщила Анн-Мари, сосредоточенно вглядываясь в свой тактический дисплей. – Сразу несколько… больше десятка…
– Кто? – нервно спросил Поль Карно, который, как и Рашель, сидел на откидном стуле в дальнем конце рубки. – Опять габбары?
– Нет, это… – Лицо Анн-Мари просветлело. – Наши позывные! Четыре… пять эскадр Флота Барнарда и Седьмой экспедиционный корпус Земли с отдельной специальной бригадой заградительных станций. Чужаки не паникуют; видимо, они были готовы к этому… Ага! Отдан общий приказ по всем частям, дислоцированным в дром-зоне: в бой не вступать, отходить к каналу на Суоми… А вот и распоряжение для охраняющих Махаваршу сил: оставаться на орбите до прибытия передовых частей нашего флота, после чего уступить им контроль над околопланетным пространством и немедленно покинуть систему.
– Кажется, опасность миновала, – с облегчением произнёс Клод Бриссо. – Или… может, и не было никакой опасности? Может, чужаки сами спровоцировали атаку, чтобы заставить нас ввести сюда войска.
– Не думаю, адмирал, – возразила Анн-Мари. – Я хорошо владею немецким, знаю два нерейских языка. Я слушала их переговоры без компьютерного перевода. И пятидесятники, и дварки вели себя слишком натурально для блефа. Происходит действительно что-то серьёзное.
