Фрайманн встал — стремительно, точно при появлении старшего по званию.
— Николас… я вам благодарен. Я не утомлён. Сегодня прекрасный день. Я рад быть на празднике.
Кто-то где-то выучил его танцевать, подумал Реннард, но искусство светских бесед комбату не поддалось. Эрвин с трудом подбирал слова, понимал, что они звучат вымученно и оттого напрягался ещё больше. Николас улыбнулся: тут он, по крайней мере, знал, как помочь делу.
Хорошо играть на собственном поле…
В кабинете было светло от фейерверков, но совершенно тихо. Николас приоткрыл окно. Донёсся холодный, пахнущий морем ветер и с ним эхо воплей и песен.
— Душно, — объяснил Реннард, деловито отпирая шкаф, — кондиционеры старые… Лучше закрыть?
— Нет. Не стоит, оставьте так.
Фрайманн сел в кресло для посетителей, положил ногу на ногу, но голову держал прямо. Роясь в шкафу, Николас спиной чувствовал его взгляд, — не то что бы тяжёлый или неприязненный, но как-то физически ощутимый. Странно, думал он. Есть люди, чей взгляд чувствуешь как прикосновение. У товарища Кейнса такой, у Доктора… да таких немало. Но к этому рано или поздно привыкаешь, как привыкаешь ко всему. На Эрвина я почему-то постоянно обращаю внимание…
Он обернулся с улыбкой, в одной руке держа коробку сигар, в другой — бутылку.
— Я не курю, — сказал Николас шутливо, — пепельницу держу для гостей. Зато пью. Предадимся же каждый своему пороку.
Фрайманн улыбнулся в ответ — едва заметно, одним углом рта, но улыбка достигла глаз, и Николас почувствовал удовлетворение. Эрвин подался вперёд, аккуратно взял сигару из протянутой коробки.
— Нужен нож, — пояснил Николас, — обрубить кончик. Дайте-ка… Это из последних партий импорта, со складов товарища Морелли. Лайя похожа на Землю, земные растения там ближе к оригиналу. Для них важно электромагнитное поле, какие-то свойства солнечного света… Я толком не помню. Виноград, табак, чай, кофе — лучшие сорта растят на Лайе. На Циа хорошо только пиво, зато уж оно-то у нас отменное.
Эрвин слушал его, неглубоко затягиваясь. В полумраке, озаряемом призрачными сполохами голограмм, кончик сигары алел уверенно и уютно.
Николас налил себе коньяку, поиграл им в бокале.
— Я не слишком хорошо разбираюсь в табаке, — продолжал он. — Чисто теоретически. Это урожай из Алемских низин, с нотами вишни и шоколада. Вишню я чувствую, а насчёт шоколада не соврали?
Фрайманн выдохнул дым. Теперь он улыбался открыто, но смотрел в пол.
— Не соврали, — ответил он, наконец. — Действительно, шоколад.
Николас отпил из бокала.
— А у меня земляника и травы, — весело сказал он. — Считается редким сортом, но на Циа единственный. Последняя закупка перед изоляцией. Эрвин, а почему вы не пьёте?
— Не пьянею. Зато похмельем страдаю.
— И впрямь не стоит… Знаете что? Вам нравится сигара? Забирайте коробку. Считайте моим подарком.
Фрайманн недоумённо моргнул, наклонил голову к плечу.
— Спасибо.
Николас улыбнулся.
С сигары пора было стряхнуть пепел. Эрвин приподнялся, вытянул руку… Николас вдруг осознал, что сидит перед ним на краю стола, в позе, которую обычно называют легкомысленной. Пепельница стояла у него под боком; наклонившись вперёд, Эрвин едва не задел его рукавом. Пепел слетел не сразу. На несколько мгновений Фрайманн застыл в неудобном положении, — напряжённый, совсем рядом с Николасом, настолько близко, что нашивки на рукавах их кителей зацепились друг за друга.
Мурашки пробежали по спине. Николас опомнился и быстро сдвинулся в сторону. Сердце бухало где-то на уровне галстучного узла.
Я сошёл с ума, мелькнуло у Реннарда в голове, я заигрываю с Чёрным Кулаком.
Я пьян.
Надо сменить тему, велел он себе, немедленно заговорить о чём-то серьёзном… Хорошо, что я открыл окно. Ветер холодный, сейчас всё пройдёт… Он выпрямился. От греха подальше стоило бы обогнуть стол и сесть в своё кресло, но он пригласил Эрвина не для того, чтобы обсуждать дела, а для дружеской беседы. Я слишком сильно сократил расстояние, подумал Николас, это было очень глупо, но резко увеличивать его теперь нельзя… Фрайманну плевать на этикет, но это не этикет, это инстинкты. Он сочтёт моё бегство за проявление неприязни.
Найти серьёзную тему, со злостью подумал он, вот чёрт! Серьёзную тему для дружеской беседы. Я сам себя загнал в угол. Проклятые инстинкты. И проклятый коньяк. Слишком уж легко пьётся.
Фрайманн смотрел на него внимательно. Или так просто казалось из-за его неестественно чёрных глаз… На Циалеше мало темноглазых, причиной тому какая-то специфика микроэлементного состава пищи. Почти у всех глаза голубые или серые…
Инстинкты.
Инстинкты выгибают тело, расширяют зрачки, заставляют сердце быстрее гнать кровь по жилам. За стеклом и сталью сознания шевелится, ворочается древнее, ночное… примитивное, неразумное желание, первобытный зов…
Это проблема, постановил Николас, и её тоже нужно решить. Нельзя пренебрегать собственным организмом, он за такое мстит. Я мог погибнуть оттого, что загляделся на шейку Кайла Джонса, а сегодня чуть было не начал флиртовать с Фрайманном. Завтра же подумать об этом, чтобы больше не повторялось.
Николас перевёл дыхание, постоял немного, глядя в окно, а потом уселся на диван. Фрайманн развернул кресло к нему.
— Пять лет прошло, — негромко проговорил Реннард. Голос его чуть дрожал, но это можно было списать на ностальгию. — Пять лет назад всё изменилось. Никто не мог предсказать, к чему мы придём. Я помню то чувство… Вчера мы были восставшим народом и сражались с правительственными войсками. А назавтра мы стали правительственными войсками и преследовали отступающие силы интервентов. В этом было что-то безумное и… и сказочное. Мир стал с ног на голову. Реальность фантастичнее вымысла. Эрвин, вы помните те дни?
Фрайманн поразмыслил, смакуя сигару, и ответил:
— Как сейчас.
— Что вам запомнилось больше всего?
Я несу бред, подумал Николас с досадой, но уж лучше так. Сейчас я приду в себя, и всё устроится.
Фрайманн думал. Снова стряхнул пепел, принюхался к тонкому аромату дорогого табака.
— Мы брали президентский дворец, — сказал он. — Пять лет назад в это самое время. Я помню, как глупо была организована оборона. Мы готовились к штурму крепости, а там… — Он махнул рукой, усмехаясь. — У нас — двое легкораненых и ни одного убитого. Их потери — двести двадцать человек, не считая пленных.
— В правительственных войсках служили профессионалы, — заметил Николас. — Странно.
— Да, — Фрайманн кивнул. — Наёмники. Многие — экспаты из внутренних сфер. Они никогда не шли на риск. В правительстве ждали, что на Циа пошлют миротворческий контингент, но Совет Двенадцати Тысяч им отказал. Ко времени штурма это уже стало известно. Правительство готовилось к эвакуации. Но приказа отступать по войскам не было. Никто ничего не понимал. Шум, неразбериха, младшие командиры в панике, старшие уже сбежали. Мы шли как нож сквозь масло.
