– Правда?
– Я был однажды в «Лоне Силонг». Мне тогда едва исполнилось двенадцать. Я ведь родился в семье мазов. Тогда наступили плохие времена. Повсюду сновали полицейские. Сжигали книги. Все рушилось! Сплошные аресты, страх… И мы ушли из Окзата, отправились в горы, прожили зиму в горном селенье, а летом, обогнув Зубуам, поднялись прямо в лоно Матери-Горы. Мне бы хотелось еще разок побывать там, йоз, прежде чем я покину этот мир.
Сати старалась не оставлять следов. «И в пыли дорожной за нами не останется следа…» Она ни словом не обмолвилась о предстоящем путешествии даже Тонгу, только сообщила ему, что в ближайшие месяцы постарается почаще на попутках посещать соседние селения. Она не говорила о своем намерении отправиться на Силонг никому из своих друзей и знакомых; об этом знали только Элайед и Одиедин. Ее, правда, очень беспокоила сохранность собранных материалов – четырех мнемокристаллов, потому что она на всякий случай выгрузила все из памяти самого компьютера. В доме у Изиэзи ничего оставлять было нельзя: сюда сине-коричневые нагрянули бы в первую очередь. И Сати все пыталась придумать, где бы спрятать записи и как это получше сделать, чтобы никто ничего не заметил, и вдруг Оттьяр и Уминг самым обыденным тоном сообщили ей, что, поскольку полицейские сейчас слишком активны, они решили спрятать свою драгоценную «мандалу» в надежном месте, и спросили, не хочет ли и она спрятать что-либо из наиболее ценных своих вещей. Их интуиция сперва поразила Сати, но потом она вспомнила, что и эти старые мазы наверняка являются частью здешней «паутины». К тому же они всю жизнь таились сами и прятали то, что было им особенно дорого, так что делать это умели. Она передала им мнемокристаллы, а они в ответ сообщили ей, где находится их тайник. «На всякий случай», – ласково заметила Оттьяр. А Сати «на всякий случай» объяснила им, кто такой Тонг Ов, как его можно разыскать и что нужно будет сказать. На прощанье они нежно обнялись и расцеловали друг друга.
Только перед отправкой в горы Сати решилась наконец рассказать Изиэзи о предстоящем путешествии.
– А я знаю! – весело улыбнувшись, сказала та. – И Акидан с тобой пойдет.
Акидана дома не было, он гулял с друзьями. Женщины обедали вдвоем в застланной красным ковром и безукоризненно чистой кухне. В тот вечер они устроили себе маленький пир: несколько мисочек с изысканными тонкими приправами и кушаньями разместились вокруг блюда с горкой желтоватых зерен тузи, похожих на рис и напоминавших Сати ее далекое детство в Индии.
– Тебе бы наверняка понравился наш рис басмати! – сказала она, пребывая в полном восторге от угощения, и до нее не сразу дошло, что Акидан, почти ребенок, тоже отправится в опасное путешествие на Силонг.
– И ты отпустишь его в горы, Изиэзи? Но ведь это… Мы, возможно, задержимся там надолго.
– Ничего, он уже несколько раз ходил в горы. Ему ведь летом будет семнадцать!
– А как же ты? – Акидан выполнял для тетки множество различных поручений, ходил за покупками, убирал в доме, носил воду, помогал ей передвигаться и всегда готов был ее подхватить, если поскользнется костыль…
– Пока что ко мне переберется дочка моей двоюродной сестры.
– Мизи? Но ей же всего шесть!
– Мизи – отличная помощница.
– Знаешь, Изиэзи, я совсем не уверена, что это такая уж хорошая идея. Я ведь могу отсутствовать очень долго. Я, может быть, даже останусь на всю зиму в какой-нибудь горной деревушке.
– Дорогая Сати, ты не должна отвечать за Ки. Это маз Одиедин предложил ему пойти в горы. Отправиться вместе с кем-то из Толкователей в «Лоно Силонг» – заветная мечта Ки. Он ведь мечтает стать мазом. Разумеется, сперва ему нужно вырасти и найти себе партнера. И сейчас он, видимо, больше всего думает как раз о последнем… – Изиэзи улыбнулась, но уже не так весело. – Его родители были мазами, – прибавила она.
– Твоя сестра?
– Ее звали маз Ариэзи Мененг. – Изиэзи воспользовалась запрещенным местоимением «она/он/они». Лицо ее слегка исказилось от боли и печали. – А отец Ки, Мененг Ариэзи… Знаешь, его все очень любили. Он был похож на одного из героев древности, на Пенана Терана – такой же красивый, такой же отважный… Он думал, что звание маза защитит его, подобно боевым доспехам… Он считал, что ему, – (опять «ему/ей/им», отметила Сати), – никто не может принести никакого вреда. Тогда как раз была временная передышка, продолжавшаяся года четыре, и жизнь вдруг стала похожа на прежнюю. Никаких арестов. Никаких отрядов злобных и невежественных юнистов, присланных снизу, которые били уважаемым людям окна и все подряд мазали белой краской… Все как-то вдруг притихло. Даже полиция являлась сюда нечасто. Вот мы и подумали, что этот кошмар наконец кончился и теперь жизнь вернется на круги своя. А потом… их снова набежало сюда великое множество. Они всегда так. Вдруг, сразу… И знаешь, как они заговорили? Они заявили, что слишком многие нарушают закон, читают запрещенные книги, толкуют их… А потому нужно очистить город от этих «вредных элементов». Они щедро платили скуйенам, чтобы те доносили на людей. Я знаю таких, кто охотно брал у полицейских деньги. – Лицо Изиэзи посуровело, замкнулось. – Тогда многих арестовали, очень многих. Мою сестру и ее мужа тоже. Их отправили в одно страшное место. Оно называется Эрриак. Это там, внизу… Маленький остров, а на нем – исправительная колония. Пять лет назад мы узнали, что Ариэзи умерла. В лагере. Нам передали весточку… Но о Мененге мы так ничего узнать и не смогли. Может быть, он еще жив…
– Как давно это было?
– Двенадцать лет назад.
– Значит, Ки было тогда всего четыре года?
– Почти пять. Он немного помнит родителей. А я стараюсь ему в этом помочь. Рассказываю ему о них. Часто.
Сати не в силах была что-нибудь сказать. Она молча убрала со стола, сходила зачем-то в свою комнату, но снова вернулась и села за стол.
– Изиэзи, ты мой друг. Акидан – твое дитя. И ты как хочешь, а все-таки и я отвечаю за твоего мальчика! Это путешествие, возможно, будет довольно опасным. Нас могут преследовать…
– Никто не может преследовать жителей Горы, когда они поднимаются на ее вершину, дорогая Сати.
Все они обладали этой неколебимой дурацкой уверенностью, когда говорили о горах! Там некого винить. Там нечего бояться. Может быть, они вынуждены были так думать, просто чтобы продолжать жить?
Сати купила чудесный, почти невесомый и очень теплый спальный мешок для себя, а потом точно такой же для Акидана. Изиэзи по этому поводу, правда, немного поворчала – больше для проформы, – а Акидан страшно обрадовался и, словно ребенок, сразу же улегся спать в новом мешке, хотя в доме было очень тепло и он буквально изнемогал от духоты.