Урсула Ле Гуин - Толкователи (сборник)

Затем Сиэз пересказал своим прекрасным голосом конец истории о Пенане-Теране, мифической паре, излюбленных героях народа рангма. Пенан и Теран были жителями горы Силонг, молодыми воинами, которые сумели оседлать северный ветер, точно эбердина, и, вскочив на него, направили вниз, на поле битвы, чтобы под развевающимися знаменами сражаться со старинными врагами народа рангма – приморскими жителями, варварами из западных равнин. Но Теран пал в бою. И Пенан вывел свою армию из боя, увел людей подальше от опасности, а потом оседлал южный ветер, дувший с моря, и погнал его наверх, в горы, и там бросился со спины ветра в пропасть и погиб.

Люди слушали и плакали; у Сати тоже были слезы на глазах.

Потом Тобадан ударила в барабан. Сати никогда еще не слышала такой игры: это был не тихий монотонный ритм, а настойчивая, зовущая мелодия, под которую люди высоко подняли тело покойного и быстро понесли его прочь из родной деревни, а за ними последовала длинная похоронная процессия. И все это время барабан гремел не умолкая.

– Где его похоронят? – спросила Сати у Одиедина.

– В брюхе у гейм, – ответил тот. И указал на выступ меж острых скал высоко на плече Горы. – Они отнесут его туда и оставят там совершенно обнаженным.

Что ж, подумала Сати, это гораздо лучше, чем лежать в каменном доме или на костре.

– Значит, он тоже оседлает ветер? – шепотом спросила она.

Одиедин глянул ей прямо в глаза и молча кивнул.

Он вообще не любил говорить много, и почти все, что он говорил, звучало несколько суховато. Его вряд ли можно было бы назвать человеком мягким и приятным в общении, но Сати уже вполне освоилась с ним. Как, впрочем, и он с нею. Он что-то все время писал на маленьких полосках красной и синей бумаги; казалось, у него в заплечном мешке был неистощимый запас этих бумажных полосок. Сати видела, как он записывал, например, имена и родовые фамилии людей, которые давно умерли, ибо его об этом просили оплакивавшие их родственники, желавшие положить эти полоски бумаги с дорогим именем в свои священные шкатулки.

– Маз, – нерешительно начала Сати, – а до того, как довза стали такими могущественными… до того, как они начали все менять, стали пользоваться всякими машинами, организовали промышленный способ производства, стали создавать новые законы… ну, до всего этого… – (Одиедин ободряюще кивнул.) – Ведь они стали все это делать только после того, как сюда прибыли представители Экумены, верно? То есть не более ста лет назад. А какими они были до этого?

– Обыкновенными варварами.

Одиедин был рангма. Он просто не мог сказать ничего иного. И он сказал это громко и отчетливо. Но Сати прекрасно понимала, что Одиедин говорит так не только потому, что он рангма. Помимо всего прочего, он был еще и очень умным, думающим и чрезвычайно правдивым человеком.

– И они совсем ничего не знали о Толкователях?

Последовало молчание. Одиедин отложил свое перо.

– Когда-то давно так и было. Во времена Пенана-Терана. И когда уже было создано «Древо», они все еще ничего не знали о Толкователях. А потом люди с центральных равнин, из Доя, стали постепенно их приручать. Сперва торговать с ними, учить их. Научили их читать и писать; среди них появились первые Толкователи. Но в целом они по-прежнему оставались варварами, йоз Сати. И предпочитали мирной торговле войну. Торговые сделки постоянно кончались у них войнами. У них было распространено ростовщичество; они жаждали наживы. И у них всегда были некие предводители, которым они платили дань. Это были очень богатые люди, которые свою власть передавали сыновьям по наследству. Мы назвали их словом «гобей», «хозяева». Так что они и своих мазов стали превращать в «хозяев», наделенных властью и правом наказывать других людей. А также – правом брать дань. Они сделали мазов богатыми. И сыновья мазов, все подряд, тоже становились мазами – просто по рождению. А обычные люди у них за людей вовсе не считались. Вот что было неправильно. Вот что было совершенно несправедливо!

– Маз Оттьяр Уминг как-то рассказывала мне о тех временах. Рассказывала так, словно сама их помнит.

Одиедин кивнул.

– И я их помню. Только уже самый конец. Плохие были времена, йоз. Но не такие плохие, как сейчас! – И он коротко и резко хохотнул – как всегда.

– Но ведь нынешние времена корнями уходят в прошлое. Они ведь из тех семян выросли, верно?

Одиедин, казалось, отчего-то растерялся и задумался.

– Почему же вы, мазы, никогда не рассказываете об этом? – настойчиво продолжала Сати.

Одиедин молчал.

– Я точно знаю, что вы этого никогда не толкуете, маз Одиедин! – запальчиво воскликнула она. – И никогда даже не затрагиваете этой темы в тех многочисленных историях и преданиях, в которых вы толкуете обо всем на свете, обо всех временах. Кроме нынешнего, маз! Вы часто рассказываете о далеком прошлом. О его героях. О том, что пережили сами, о жизни простых людей, особенно на похоронах, и еще – когда дети сами рассказывают вам свои истории, а вы их комментируете. Но вы никогда и ничего не говорите о тех великих и трагических событиях недавнего прошлого, из-за которых изменился весь мир. Ничего о том, как этот мир изменился всего лишь за одно столетие!

– Это не входит в задачи Толкователей, – промолвил Одиедин после напряженного молчания и глубоких раздумий. – Мы говорим только о том, что правильно, что так и должно происходить в жизни. Но не о том, что происходит неправильно…

– Пенан и Теран проиграли свое сражение. А ведь они сражались с довза! И это было неправильно, верно, маз? Но ведь об этом вы рассказываете!

Одиедин смотрел на нее внимательно, но совсем не сердито, не презрительно, а как бы рассматривал ее с очень большого расстояния. Сати понятия не имела, о чем он думает, что чувствует и что скажет в следующий момент.

Но он вымолвил одно лишь слово:

– Ах…

То ли это снова «мина» взорвалась рядом? То ли просто Одиедин, выслушав ее, тихонько вздохнул, соглашаясь? Она не знала.

А он вновь склонил голову и написал на полоске выцветшей красной бумаги имя умершего юноши – три хитроумные изящные идеограммы. Потом соскреб немного сухих чернил с того большого куска, который всегда носил с собой, и смешал стружку с речной водой в маленьком каменном горшочке. Для таких записей он обычно пользовался пепельно-серым пером геймы. Он, казалось, мог бы сидеть здесь, на покрытых пылью камнях, скрестив ноги и записывая имена на полосках разноцветной бумаги, и триста лет назад. И три тысячи лет назад…

Она не имела права спрашивать его о том, о чем только что спросила! Она опять совершила ошибку, опять!

Но на следующий день он сказал ей:

– Возможно, ты уже слышала загадки Толкователей, йоз Сати?