жителей, - в основном, беглецов из Айтулари, - и гарнизон из трёхсот солдат. На северном берегу моря стояла столица Жителей Пустыни - Байгара.
6.
- Ну, так что вы решите? - спросил Атхей. - Мне выбирать нечего. Когда эвакуация Емс-Самзы завершится, я уеду на родину. Это же не моя страна. А что сделаете вы?
- Ты трус! - крикнул Айскин. - Ты думаешь лишь о том, чтобы выжить! А как же остальные, Защитник?
- А разве ты не хочешь жить? Может, я и трус, но не дурак. Айтулари конец. Знаешь, сурами, - это больше, чем просто дикие твари. Они сильнее, чем мы и люди. И я не собираюсь жертвовать жизнью ради уже обреченных. Я хочу победить. Пусть я пока не знаю, как, но для этого я сначала должен выжить. Я сам знаю, что это мерзко, и что мой план глуп. Это план улитки. Но что вы сами можете предложить?
- Я не знаю, - Айскин закусил губу. - Но прятаться, как червяк, я тоже не буду!
- Как знать, как знать... Ты не видел сурами. Я видел. Но я не хочу ссориться с тобой.
Айскин отвернулся. В этот миг он и сам не мог понять своих чувств.
- А ты? - Атхей повернулся к Эльту.
- Я с тобой. И к чёрту Председателя с его "благословенной землей"!
- И ты тоже! - Айскин почти кричал. - Вы что, сговорились?
- Успокойся, Айс. Я думаю не о себе. Мне нужно сохранить Янгуту. Я люблю её, понимаешь? Знаешь, сегодня я впервые обрадовался, что у меня нет семьи. Нам, сиротам, надо заботиться лишь о друзьях, и... любимых. И ради неё я сделаю всё, что сочту нужным, понял?
Юноша отвернулся и пошел прочь. Весь мир в этот день обернулся против него. Даже друзья, - единственное, что у него было, - предали его. После этого даже смерть казалась уже не такой страшной.
Но, когда он вернулся на площадь и увидел длинные вереницы добровольцев, его охватил внезапный и постыдный страх. К тому же, его острые глаза не пропустили и того, что никому из записавшихся не выдавали оружия. Потом он услышал переданные шёпотом подробности вторжения, - от крестьянина, окруженного кучкой испуганных горожан. Они совпадали с рассказом Суру. Слишком совпадали, чтобы быть просто паническими слухами.
Тогда Айскин Элари вернулся в свою комнату, заперся в ней, и, растянувшись на постели, затрясся в рыданиях. Успокоившись, он застыл. Ему не хотелось ничего. Единственное, о чём он мечтал, - чтобы весь мир за дверью его комнаты перестал существовать.
1.
Элари проснулся с тяжёлой головой. Судя по солнцу, было уже далеко за полдень, - он и сам не заметил, как рыдания перешли в глубокий сон. Теперь и страх стал таким же, - мутным и тяжёлым. Он включил радио, но там царило мертвое молчание, - казалось, всё уже кончено, и он остался последним человеком. А если и нет, молчание радио всё равно пугало, - властям нечего было сказать.
Наспех приведя себя в порядок, Элари вышел на улицу. Сидеть в четырёх стенах, ожидая врага, было просто невыносимо. Он не знал, что навсегда покинул своё уютное жилище.
А когда узнал, не очень огорчился.
2.
Ему сразу бросились в глаза происшедшие перемены. Город опустел. Все следы организованного властью ополчения бесследно исчезли. Все, кто имел дом, заперлись. Попадавшиеся навстречу редкие люди были сосредоточены и суровы. Почти все они тащили тяжёлые мешки. Пару раз Элари видел, как опустошались магазины, - не грабились, а именно опустошались. Люди молча, толкаясь, расхватывали и выносили вещи, даже не думая за них платить. Им никто не мешал. Казалось, в городе больше не осталось власти. Повсюду раздавался стук молотков, - жители спешно чинили заборы, забивали досками окна и двери. Элари это показалось диким, - он знал, что сурами не удержишь никакими запорами.
Наконец, он добрался до центральной площади. Она почти опустела, на ней осталось всего несколько сот человек, наблюдающих за мрачной процессией, - одетые в парадную форму гвардейцы выносили пышно украшенный гроб. Они словно не замечали окружающих, всецело поглощённые своим делом.
Айскин узнал, что это, - похороны главнокомандующего Ханмэя. Он застрелился два часа назад. Эта новость повергла его в ужас. Раз уж сам главнокомандующий, самый близкий друг Председателя, прирожденный воин и офицер, лучше всех знавший положение дел и находившийся в наибольшей безопасности, решил покончить с собой, значит всё уже кончено. Всё.
Он больше не решался расспрашивать, но собравшиеся говорили друг с другом, и на него обрушился шквал панических слухов. Судя по ним, председатель Гантай-Кев заперся в своих апартаментах, - он был мертвецки пьян. Так что власти в городе действительно не было. Его оборона разворачивалась как бы сама собой.
В Лахоле удалось собрать лишь половину от ожидаемых пятнадцати тысяч добровольцев, - да и те, в основном, лишь баррикадировали выезды из города, мешая и без того немногочисленным беженцам укрыться в нём. Лишь полторы тысячи ополченцев получили оружие: четверть винтовок в городском арсенале оказалась негодной. Те, кому их не досталось, вооружились стальными прутьями и тому подобным хламом, вплоть до мотыг.
Что же до сражения под Гумьей, то сведения поступали самые противоречивые. Одни уверяли, что сурами разгромлены, другие, - что селение осаждено, и что огромные орды идут прямо на город. Эти последние ссылались на слова экипажей нескольких броневиков, сумевших вырваться из кольца. Элари заметил один такой броневик, - он стоял возле дворца Председателя. Возле него собралось несколько десятков человек, в основном, ополченцев, вооруженных чем попало. Некоторые уже успели побывать в бою, и Айскин узнал одного из них, - крепкого юношу в белой рубашке и чёрных брюках. Его звали Яршор. Бритый наголо, с грубыми чертами лица, он резко выделялся среди лохматой столичной молодёжи. Элари подошел к нему.
Яршор не сразу заметил приятеля, но всё же заговорил, - и за несколько минут сбивчивого разговора Элари узнал очень много. В сражении под Гумьей армия Гантай-Кева ещё не была разбита, - её загнали в безвыходный мешок. Основные силы
