Роман Злотников - Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)

— Зачем ты прислал мне запись? — Лундквист еще не решил, что лучше — вызвать охрану или самому вправить мозги этому сопляку и только потом сдать его властям, и поэтому решил получить как можно больше информации. Ему не верилось, что Майк придумал все это сам, но кто им управлял, ради чего он пошел на такой шаг, однозначно меняющий жизнь и ставящий его вне закона, — вот, что надо было выяснить.

— Чтобы ты подумал: а для чего я все затеял? Однако похоже, я переоценил тебя — ты ведь еще ничего не понял и ничего не решил. Раньше мозги у тебя работали быстрее. Ведь половиной своего успеха отец обязан тебе — я-то знаю.

— Без Джефа я — ничто, — покачал головой Лундквист, — а решать твои шарады у меня нет ни сил, ни времени, ни желания. Захочешь — сам расскажешь.

— Расскажу, — согласился Майк, поднялся из кресла и, облокотившись о стол сжатыми кулаками, подался вперед, в упор глядя в глаза Лундквисту. — Отец уйдет через год, если не меньше — я гарантирую, и я в лепешку расшибусь, чтобы он видел продолжателя своего дела только во мне. А когда я стану во главе корпорации, я сделаю все возможное, — четко сказал Майк, выделяя свои слова, — чтобы в ближайшие сто лет это оружие не появилось ни у одного государства в освоенном секторе галактики.

— Я не понимаю, — пробормотал Лундквист, нахмурившись, — ты работаешь на конкурентов? На кого? На другое государство?

— Глупости, — брезгливо сказал Майк, — подумай, Томас. Ты же всегда был умен, даже слишком. Признаюсь, после своего возвращения я больше опасался именно тебя, а не отца. Ну? — Он выжидающе посмотрел на Лундквиста и, не дождавшись ответа, пожал плечами. — Впрочем, это подождет. Вернемся к вещам, более практическим, — ты нужен мне и на один вопрос ты должен дать ответ немедленно: ты со мной?

Лундквист поднялся, положил кристалл в карман и хмуро посмотрел на него.

— Ты начал с крови, Майк, но даже если бы не было катастрофы «Монитора», я не предал бы Джефа. Сейчас я еду в госпиталь Святого Патрика. У тебя есть полчаса времени. Хочешь — беги, хочешь — готовь алиби, но полчаса — это все, что я могу дать тебе. — Он резко повернулся и вышел из кабинета.

Майк тяжело посмотрел ему вслед. Лицо его исказилось, и он с маху ударил кулаком по столу.

Активировав систему подавления, он достал личный коммуникатор и набрал номер.

— Вы были правы, — сказал он, — мне не удалось. Он летит в госпиталь к отцу. — Выслушав собеседника, он поморщился. — Я не беспокоюсь, но Лундквист был мне нужен. Еще одно — у него кристалл с записью.

Отключившись, он поднялся из-за стола и подошел к окну. Ночной город лежал у ног, залитый бледным светом Селены.

Заснуть Макнамаре не удалось, и он просто лежал, гоня прочь тяжелые мысли, в ожидании рассвета. Сегодня Шейдеман обещал выпустить его из госпиталя, и он считал каждый час свалившегося на него безделья.

Он услышал, как кто-то вошел в палату и остановился возле кровати.

— Что еще? — пробормотал он, поворачивая голову.

Возле него стоял Майк, и даже при свете ночника Макнамара увидел, насколько он бледен и как жалко кривятся его губы. Возле двери застыл профессор Шейдеман.

— Что? — спросил Макнамара, холодея. — Марта?

— Нет, — голос изменил Майку, и он отрицательно покачал головой. — Томас…

Макнамара до боли сжал зубы, слушая сына. Голос его то накатывался штормовой волной, то переходил в далекий, едва слышный шепот, но все равно Макнамара слышал и понимал каждое слово:

— … с высоты двухсот ярдов… сбой в антигравитационном потоке, — потерянно говорил Майк, — он летел к тебе. Я не знаю, что он хотел сказать, но, видимо, что-то связанное с катастрофой «Монитора», — иначе он дождался бы утра. Он умер в приемном покое…

Макнамара приподнялся на руках, отшвырнул в сторону одеяло и спустил ноги на пол. Скрипя зубами, он выпрямился и взглянул на Майка. Лицо его дергалось, рот перекосился, кожа приняла смертельно бледный оттенок. Он стоял голый и страшный, но еще страшнее был его взгляд, и Майк, не выдержав, отвел глаза.

— Отец…

— Профессор, — сказал Макнамара каркающим голосом, — если вы попытаетесь задержать меня, через полчаса здесь будут мои люди из личной охраны и то, что останется от госпиталя, можно будет подмести веником и ссыпать в ведро. Где моя одежда?

— Вашей одежды нет. Она была в крови, и мы ее уничтожили, — сказал Шейдеман, — примите соболезнования.

Макнамара сорвал с постели одеяло, обернул вокруг бедер и, пошатываясь, пошел к двери. Подживающие багровые шрамы на спине напоминали рубцы от ударов плетью.

— Майк, где твой глидер? — спросил он.

— На крыше.

— Помоги мне дойти.

Они прошли половину расстояния до горы со срезанной вершиной, которая раньше была Двумя Скунсами, а теперь превратилась в плато, высотой не более двухсот метров высотой, когда Сандерс скомандовал остановиться.

Бекран, хромавший впереди, с облегчением и стоном повалился между двумя каменными глыбами и принялся баюкать левую руку.

Сандерс сбросил с плеч рюкзак и взобрался на обломок скалы. Позади остался лес с обгорелыми вершинами и сломанными деревьями и почти миля пути через перепаханное огнем русского эсминца поле с нагромождениями скал, в которые превратилось две трети Двух Скунсов. Впереди было такое нагромождение гранитных глыб, что проводник с вывихнутой рукой и подпаленными ступнями вряд ли прошел бы, и надо было решать, избавиться от него или оставить в живых. Прикинув возможности Бекрана, Сандерс, который, как всякий профессионал, не любил убивать зря, решил, что пусть живет. На покалеченных ногах он вряд ли дойдет до Кривого Ручья раньше, чем через трое-четверо суток, а за это время Сандерс постарается решить все проблемы. Конечно, существовала опасность, что он недостаточно развязал язык пленнику и у того где-нибудь недалеко, в пределах одного-двух дней (а все, до чего Бекран был способен добраться быстрее, «перемолол» русский эсминец) есть схрон с каким-нибудь коммуникатором, но вероятность этого была ничтожно мала.

Сандерс поймал на себе злобный взгляд проводника и усмехнулся. Да, Бекран явно не рассчитал свои силы, когда накинулся на него ночью, предполагая, что тот спит беспробудным сном.

… Торжество в глазах проводника, но главное — вязкая слюна, капнувшая на лицо, всколыхнули в Сандерсе волну ярости. Пользуясь тем, что сидевший у него на груди Бекран перенес тяжесть тела вперед, на руки, он с силой поддал ему коленями под зад, одновременно согнув руки и лишив проводника опоры. Бекран перелетел через голову Сандерса, а поскольку тот удержал его за руки, проехался мордой по корням и хвое. Он еще рычал и ворочался, пытаясь сообразить, как это получилось, когда Сандерс, оседлав его, ткнул Бекрана в затылок, вжимая лицо в землю, и рванул левую руку за спину, загибая ее к лопаткам. Проводник заверещал, но Сандерс и не думал останавливаться — ничто лучше не лишает воли к сопротивлению, хотя бы на несколько минут, чем болевой шок.