Урсула Ле Гуин - Толкователи (сборник)

– У вас просто нет выбора. Ваши бюрократы – опасные люди. Истинно верующие. – Сати с наслаждением глотнула горьковатого чаю. В горле у нее пересохло. – На моей планете, когда я была еще девочкой, существовала могущественная группа таких вот истинно верующих. Они считали, что их верования должны господствовать во всем мире, а все иные системы мышления просто недопустимы. Они заносили различные вирусы в компьютерные сети, в которых хранилась информация; они по всей планете уничтожали библиотеки и учебные заведения… Разумеется, они не все успели разрушить. Но разрушенное пришлось складывать снова из разрозненных кусков. Ущерб был огромен. После таких ударов поправиться трудно – как человеку после тяжелого инсульта. Человек, конечно, поправляется – но все же не совсем. Впрочем, вы и сами все это знаете.

Сати умолкла. Что-то она слишком разговорилась! И слишком много эмоций, слишком! Снова личные переживания! И снова ошибка!

Впрочем, Гоири тоже выглядела потрясенной до глубины души.

– Все, что мне известно о вашей планете, йоз…

– Это то, что мы умеем делать ракеты, летать в космос и способны «нести свет знаний маленьким и отсталым мирам»! – подхватила Сати. И невольно шлепнула одной ладонью по столу, а второй – себя по губам.

Гоири так и уставилась на нее.

– Так рангма обычно заставляют самих себя прекратить болтовню, – пояснила Сати. Она улыбалась, но руки у нее дрожали.

Некоторое время обе молчали.

– А я считала вас… всех людей Экумены очень мудрыми, стоящими выше нелепых ошибок. Такими маленький ребенок часто считает всех взрослых. И до чего же я была не права! – промолвила Гоири задумчиво.

Снова воцарилось молчание.

– Я сделаю все, что смогу, маз! – искренне пообещала Сати. – Как только доберусь до Довза-сити. Если я туда доберусь, конечно. Я попытаюсь связаться с нашим Мобилем по телефону еще из Амарезы, хотя это может быть и небезопасно. Я попробую сказать телефонисткам, что мы, например, заблудились, пытаясь автостопом добраться до вершины Силонг, и вышли из горных районов по какой-то восточной тропе. С другой стороны, если станет известно, что я в Амарезе, где мне находиться не разрешено, меня тут же начнут расспрашивать, допрашивать… Я умею молчать, но не уверена, что умею лгать. То есть умею, конечно, но плохо… И еще этот Советник…

– Да-да. Хорошо бы вам побеседовать с ним, йоз Сати.

«Et tu, Brute?»[6] – услышала она ироничный голос дяди Харри.

– Но зачем, маз Гоири?

– Ну, видите ли, он… Как вы называете таких людей?.. Истинно верующий. И вы справедливо заметили также, что это опасно. Расскажите ему о своей планете то, что рассказывали мне! Даже подробнее, чем мне. Скажите ему, что вера – это такая рана, которую способно излечить только знание.

Сати сделала последний глоток безита. На языке осталась легкая приятная горечь.

– Не могу вспомнить, где я слышала эти слова… Я точно это не прочитала… Нет, я СЛЫШАЛА, как кто-то это сказал!

– Теран сказал это Пенану, – улыбнулась Гоири. – После того, как был ранен в сражении с варварами.

Теперь Сати вспомнила: похоронный обряд в зеленой долине, окруженной скалами, под боком у огромной горы; горюющие родственники и друзья, тело молодого мужчины, завернутое в тонкое белоснежное полотно, голос маза, рассказывающего историю о Пенане и Теране…

– Теран умирал, – продолжала Гоири. – И он сказал: «Брат мой, муж мой, любовь моя, мое второе „я“, мы с тобой верили, что сумеем одолеть врага и принести мир на нашу землю. Но вера – это такая рана, которую способно излечить только знание, когда толкование нашей жизни берет в свои руки смерть». И, сказав так, он умер на руках у Пенана.

«У входа в могилу, йоз…»

– Хорошо, я передам ему эти слова, – промолвила наконец Сати, точно очнувшись. – Хотя у истинно верующих уши обычно очень малы!

В палатке было темно, лишь слабо мерцал нагреватель, так что, когда Сати вошла, Советник тут же принялся подкачивать лампу. Лампа вспыхнула лишь через некоторое время и светила довольно тускло.

Сати уселась, скрестив ноги, на свободной половине палатки. Она заметила, что лицо Советника уже не было таким отечным, да и опухоль на глазу спала, хотя щеки его все еще покрывала смертельная бледность. Верхняя часть его ложа была сильно приподнята, и он сидел почти прямо.

– Вы тут лежите в темноте и ночью и днем, – сказала она. – У вас, должно быть, возникают всякие странные чувства. Сенсорная угнетенность… Чем вы себя занимаете? – Господи, как холодно и неприязненно звучит ее голос!

– Сплю, – ответил он. – Думаю.

– А вы… А вы лозунги про себя не повторяете? – не сумела все же удержаться она. – «Вперед в будущее»? «Реакционные мысли – ныне враг побежденный»?

Он не ответил.

Рядом с его постелью она заметила какую-то книгу и взяла ее в руки. Это было школьное пособие, сборник стихотворений, рассказов, поучительных историй, отрывков из исторических жизнеописаний и т. п. – в общем, для детей лет десяти. Сати не сразу осознала, что Советник читает книгу, напечатанную с помощью идеографической письменности, а не алфавита! Она уже успела позабыть о том, что в мире этого Советника, в нынешнем обществе Аки книги издают только с помощью современного алфавита, что использовать идеографическое письмо запрещено законом, что культура, связанная с древними языками и древней письменностью, отброшена прочь, позабыта…

– Так вы можете это прочесть? – спокойно спросила она, оправившись от потрясения.

– Эту книгу дал мне Одиедин Манма.

– И вы ее читаете?

– Да. Только очень медленно.

– Когда же вы этому научились, Советник? И как вам не противно читать эти «примитивные значки», соприкасаться с этим «смердящим трупом»?

– Я этому научился еще в детстве.

– Кто же вас учил?

– Те люди, с которыми я жил.

– А кто они были?

– Родители моей матери.

Отвечал он очень тихо, после каждого короткого предложения делая паузы, точно привыкший к выволочкам и наказаниям школьник, которого отчитывает, вызвав на ковер, донельзя раздраженный директор школы. Сати вдруг стало жарко от стыда. Она чувствовала, как горят щеки, как кружится голова.

Опять ошибка! Даже хуже, чем ошибка!

Она довольно долго молчала, потом сказала наконец:

– Простите меня! Я не должна была так с вами разговаривать. Но и вы вели себя по отношению ко мне слишком высокомерно – и на пароме, и в Окзат-Озкате. А я этого терпеть не могу. А потом я вас просто возненавидела – ведь это вы были виноваты в уничтожении замечательного гербария и целебных трав Сотью Анга! Этот гербарий был смыслом и результатом всей его жизни, он был самой его жизнью… А еще я ненавидела вас за то, что вы преследуете меня и моих друзей. Мне ненавистна та фанатическая вера, ярым сторонником которой вы являетесь. Но вас я постараюсь не ненавидеть.