— Звёзды… лампочки… — шёпотом повторил Юджин.
— Разве тебе здесь плохо, любимый? — улыбнулась женщина, — здесь есть всё, что ты только можешь пожелать. Тебе не нужно работать, не нужно ни о чём беспокоиться, и у тебя есть моя любовь. Чего же тебе не хватает?
— Свободы, — быстро сказал Юджин.
— О какой свободе ты говоришь? — улыбка Клаудии истаяла, стянулась, словно кусок резины. — О свободе умереть?
— О свободе быть другим. Не таким, как Курт, Донна и Кортни. Я должен отдохнуть от Рагомора. Здесь и вправду очень хорошо, но я почему-то ужасно устал от всего этого.
Клаудиа вздохнула и взяла бокал. Юджин с ужасом смотрел на звёзды-лампочки.
— Не мечтай о невозможном, милый.
— Почему бы не попробовать?
— Я сказала нет.
Тогда я уйду один, едва не крикнул Юджин — но промолчал. Он знал, что один не сможет. Вся его жизнь пройдёт здесь. Каждый день он будет лежать над Рагомором на Пьяной Скале и размышлять о вечном; ветер будет приносить с лугов хмельной коктейль ароматов, и сладость мёда на губах будет смешиваться с горьким вкусом полыни.
— Иди ко мне, — улыбнулась Клаудиа, выскользнула из платья.
Юджина не нужно было просить дважды.
Он ласкал её долго и терпеливо. Наконец Клаудиа виновато улыбнулась:
— Подожди.
Она вытряхнула из сумочки связку хрустящих фольгой упаковок, выдавила горсть таблеток на ладонь и проглотила, не запивая.
— Теперь давай.
В тихий предутренний час Юджин медленно шёл домой. Небо (стеклянный купол, только стеклянный купол) на востоке побледнело, и звёзды (разноцветные лампочки) гасли одна за другой. Улицы опустели, огни потухли, последние гуляки разошлись по домам. Юджин свернул в тёмное ущелье проулка и ускорил шаг.
— Отпусти меня, урод! — знакомый голос.
Юджин замер. Навстречу ему двигались две тени — большая и маленькая.
— Поздно отказываться, малышка, — просипел ещё один знакомый голос, — с мужчинами так не поступают, запомни это.
— Я передумала! Я не хочу!
Сэм. Что она здесь делает?
— Шевели ножками! Мы почти дошли.
Моргенштерн.
— Пусти! Я закричу!
— Не закричишь, маленькая дрянь!
Боров-художник схватил Сэм в охапку, зажал ей рот пухлой ладонью и почти бегом потащил навстречу Юджину.
— Стоять! — Юджин выступил из темноты, чувствуя мгновенно закипающее в груди бешенство.
— Опять ты! — прорычал Моргенштерн.
— Отпусти ребёнка.
— Уйди с дороги!
— Отпусти ребёнка, сволочь, или я вызываю шерифа, — Юджин отцепил с пояса светящийся карандаш мобильника.
— Ч-ч-ч-чёрт…
Моргенштерн бросил Сэм, и девочка, тяжело дыша, отползла к стене.
— А теперь беги со всех ног, свинья, пока я тебя не убил, — Юджин говорил спокойно, но на щеках гуляли желваки.
— Я тебе припомню это, ублюдок, — отступая, прохрюкал Моргенштерн, — ты у меня будешь землю жрать.
Юджин сделал шаг по направлению к Моргенштерну, и тот быстро скрылся в темноте.
— Сэм… Саманта… Господи, что ты с собой сделала?
По лицу девочки текли чёрные от косметики слёзы. Помада, густым слоем уложенная на губы, размазалась по подбородку. На Сэм была коротенькая серебряная юбочка, тонкая полоска лифчика и прозрачная жилетка.
— Ты с ума сошла! Ходить ночью по улице в таком виде!
— Я… я… — девочка боролась с рыданиями, — я уже… взрослая.
— Вот дура! Как же ты из дома сбежала? Почему Кармела тебя отпустила?
— Я… в окно…
— Всё с тобой ясно, — он крепко сжал её мокрую ладошку, — ну-ка пошли домой.
Сэм шла, спотыкаясь. На её ногах были туфли на высоком каблуке.
— А почему ты с этим уродом была?
Сэм не ответила. Она шагала, шмыгая носом и глядя под ноги. Юджин вспомнил, как в первый раз увидел её у Клаудии дома — Сэм было тогда лет пять или шесть, её всего несколько дней назад привели из Инкубатора. Мать за что-то накричала на неё, и девочка сидела на диване в своей комнате, точно так же шмыгая носом и глядя вниз.
— Знаешь что? — сказал Юджин. — Нужно тебя хорошенько выпороть!
— Не говори, пожалуйста, ничего маме, — угрюмо попросила Сэм.
— Вот бы она тебя отхлестала — и была бы права! — Но Юджин уже решил, что ничего не скажет Клаудии. — Обещай, что больше не будешь так делать!
— Обещаю, — быстро сказала Сэм.
Она уже успокоилась.
— Поклянись!
— Клянусь, — тихо сказала Сэм.
Дом Клаудии стоял тихий, словно покинутый. Гости спали. Ставень окна в спальне Сэм был приоткрыт.
— Давай подсажу тебя, — прошептал Юджин.
Он легко, словно котёнка, подхватил девочку на руки и буквально закинул в окно. Сэм, красная как помидор, повернулась к нему:
— Спасибо, Юдж. Пока.
— Убью в следующий раз.
Юджин быстро зашагал прочь, борясь с искушением разбить что-нибудь. Сволочь Моргенштерн! Чёртов любитель прекрасного. Дрянь. Скот.
Он поднял глаза. На стене гаража белела в сумерках выведенная мелом надпись:
RTYww95981GSP-MC426-01993
Юджин пришёл в себя в мусорном контейнере.
Поблизости перекликались металлические голоса роботов. Он узнал голос шерифа.
— В переулках смотрели?
— Так точно, шеф. Пусто.
— Ищите следы. Улики.
— Ищем, шеф.
— Допросите свидетелей.
— Свидетелей нет, шеф.
— Ищите.
Юджин, стараясь не дышать, приподнялся и выглянул в узкую щель между крышкой и стенкой стального бака. Улицу заливал яркий солнечный свет. Прямо напротив, на крыльце своего жёлтого особняка, лежал без движения Моргенштерн. Голова его была в крови. Рядом с ним, словно изваяние, замер робот-часовой в синей фуражке.
Сердце Юджина колотилось так громко, что он боялся, как бы часовой не услышал. Он попытался вспомнить, что произошло, но в мутном кинофильме памяти мелькали лишь неясные обрывки. Кажется, он шёл следом за толстяком. Кажется, отломал зачем-то от инсталляции на площади чёрный бронзовый прут. На улицах было пусто, по пути никто не встретился. Дальнейшее скрывала багровая пелена.
Покрытый пятнами крови бронзовый прут лежал рядом с телом.
Юджин вздрогнул. Он всё понял.
— Шеф, результат поиска — ноль.
— В переулках смотрели?
— Так точно, шеф. Пусто.
— Ищите следы, улики.
— Ищем, шеф.
Тупые роботы. Они будут топтаться здесь, пока программа не сообщит им, что срок, отпущенный инструкцией на поиски, истёк. А если она сообщит через неделю?
Юджин лёг на ворох мусора, пытаясь унять сердцебиение. Почему он оказался в контейнере? Он не помнил. Как бы то ни было, здесь сейчас самое безопасное место.
