что она уже знает девяносто процентов истории.
- Это искусственный интеллект, - сказал Джеффри. - Помнишь, что Юнис рассказывала нам о том, как вся жизненная миссия Мемфиса была подорвана диаграммами на камне? Вот как все будет с Санди. Она потратила годы на создание конструкта Юнис, и теперь мне придется сказать ей, что все это было напрасной тратой усилий. Что в "Львином сердце" есть имитация Юнис, которая, по крайней мере, столь же правдоподобна, как и та, которую она создала. Как она это воспримет?
- Ей и не придется этого делать.
Это была не Джумаи, а голем. Он прибыл без приглашения и стоял в дверях кухни.
- Чего ты хочешь? - спросил Джеффри, расценив его незваное появление как нарушение их личной жизни.
- Санди никогда не нужно будет знать обо мне. Ты не упомянул меня в своих передачах домой. Я бы знала, если бы ты это сделал, и... ну, скажем так, ты не мог этого сделать.
- Потому что ты бы подделала наши сообщения? - спросила Джумаи.
- Лучше так, чем позволить властям узнать, что был нарушен закон об искусственном интеллекте, - сказала Юнис. - Возможно, в последние годы ситуация и смягчилась, но никогда нельзя быть слишком осторожной. Нет: миру не нужно знать обо мне, и Санди тоже.
- Я не собираюсь лгать своей сестре, если она задаст прямой вопрос, - сказал Джеффри.
- Скажи ей, что "Львиное сердце" управлялось машинами, и что у машин был подставной руководитель. Ни в чем из этого нет лжи.
Он покачал головой. - Ты все равно будешь существовать.
- Нет, я не буду. - Голем подошел к их столику, выдвинул для себя стул и сел. - У меня была функция, очень ограниченная и специфическая, которая заключалась в том, чтобы быть здесь ради вас. Теперь я сделала это, и больше нет смысла в моем существовании. Ты знаешь то, что тебе нужно знать. Если вы вернетесь в "Львиное сердце", другие машины позаботятся о ваших потребностях. Они полностью способны провести эксперимент, если вы захотите его возобновить. А я, со своей стороны, перестану существовать. Процедуры, имитирующие меня, будут стерты. Все еще будет искусственный интеллект, но у него не будет человеческого лица или моих воспоминаний. Он даже не вспомнит, что был мной.
- Это самоубийство, - сказал Джумаи.
- Было бы самоубийством, если бы я была жива. - Юнис колебалась. - Могу я все же попросить об одном одолжении? "Летняя королева" будет готова независимо от того, что со мной случится, так что для вас не будет никакой практической разницы, если я покончу с собой сейчас. Хотя я бы предпочла этого не делать. Не сейчас, когда еще есть возможность поговорить.
- Мы ничего не можем для тебя значить, - сказал Джеффри. - Тебя даже не существовало до того, как мы приехали. Ты сама так сказала.
- Это правда. - Юнис посмотрела на свои руки, лежащие на краю стола. - Я осознала это только в тот момент, когда ты подтвердил свою личность в воздушном шлюзе. До этого... я была потенциальным участником искусственного интеллекта, набором бездействующих процедур.
- Таким образом, ты не должна была ничего испытывать до того, как воплотилась, - сказала Джумаи.
- Мне не следовало этого делать, и я не могу сказать, что это сделала. Но эти годы ожидания... - Она нахмурилась, словно изучая какую-то головоломку, которая отказывалась иметь смысл. - Я почувствовала их. Каждую секунду. И когда ты пришел, когда человеческие голоса вернулись в это место... я была рада. И я все еще такая. И не приветствую то, что должно быть сделано. - Затем ее хмурый взгляд смягчился, и она изобразила грустную и вызывающую улыбку. - Я ведь не спрашиваю об этом у всего мира, не так ли? Просто небольшая беседа и дружеское общение, прежде чем ты уйдешь.
В тот момент он думал, что мог бы простить ей все.
- Конечно, - сказал Джеффри.
"Летняя королева" забрала их домой - обратно во внутреннюю систему, обратно на лунную орбиту. Джумаи и Джеффри провели несколько дней с Санди и Джитендрой в Непросматриваемой зоне - Санди вернулась домой за две недели до его приезда, - а затем все они отправились на спальном вагоне в Либревиль. Как и прежде, Джеффри предпочел, чтобы его разбудили через несколько часов после выхода из наземного терминала, когда они были еще достаточно высоко, чтобы видеть голубоватый изгиб горизонта, необъятные, опоясывающие планету просторы Африки. На Луне Санди рассказала ему о том, какое притяжение оказала на нее Земля, когда она вернулась с Марса. Сейчас он чувствовал нечто подобное: глубокое биологическое призвание, как будто призрачная пуповина связывала его с этим местом, где он родился, где жили и умерли его предки на протяжении бесчисленных поколений. Он чувствовал, что этот императив будет существовать всегда. Внешнее побуждение было таким же сильным, таким же искренним, но оно не осталось без ответа. Независимо от того, как далеко заходили люди, это страстное желание оставалось. Они могли бы попытаться игнорировать это, но этот мир был их чревом и колыбелью, и эта связь была слишком древней и сильной, чтобы ее отрицать. Он вспомнил тот день, когда они проснулись возле "Львиного сердца", когда солнце превратилось в единственный белый глаз. Представить себе, что он пойдет дальше этого, значило представить себе фундаментальную неправильность, акт измены своей основной природе. Он не думал, что это делает его слабым, просто человеком. Но, очевидно, его реакция не была всеобщей. Его бабушка уставилась в эту пустоту и пожала плечами. - Это все, что у тебя есть? Произведи на меня впечатление. - Но Юнис ни в коей мере не была обычной.
Джумаи, Джеффри был уверен, чувствовала почти то же самое, что и он. У нее кружилась голова от восторга, от того, что она зашла так далеко, как пришлось им, но она была глубоко рада, что находится на пути домой. Когда она присоединилась к нему, глядя на Африку сверху вниз, она с детским восторгом выбирала знакомые ей места, сообщества и достопримечательности вдоль побережья от Лагоса. Он не мог не заразиться ее энтузиазмом.
И все же возвращаться было странно. Когда он спускался в первый раз, у него на спине была одна ноша; теперь появилась другая. Еще более странно, что он не чувствовал себя
