— Мне нечего сказать тебе, Толстяк. Я согласен с твоими целями, но не в восторге от методов. Возможно, ты заразил меня чем-то, чего я не понимаю, но я думаю, что действовать необходимо, — Тэн стал гладким, основание его побледнело. — И последнее. Если тебя постигнет неудача, я сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить Ахимса от позора.
Толстяк пискнул и сплющился, переполненный теплыми чувствами.
— Это оправданный риск.
— Риск? — чирикнул Тэн. — Ты заставляешь меня задуматься. Я убедил себя в том, что смерть тебе не страшна, что ты видишь в ней какое-то обаяние. Но сделать то, что ты…
— Безумие? — Толстяк издал смешок, характерный для Ахимса. — Нет, Тэн, я в своем уме — и я точно знаю, что делаю. После Тахаака все изменится.
— Будь осторожен. Я тебя предупредил. Я уничтожу все следы твоей деятельности в случае неудачи. Я буду отрицать, что ты доверил мне свои планы, и объявлю тебя сумасшедшим. Люди, конечно же, будут уничтожены.
— Никто не узнает. — Толстяк подкатился к монитору и отключил связь.
* * *
Космос стал другим. Чиилла проводил время за изучением телеологических и математических изменений среды. Он бы не отвлекся, если бы передача не была сконцентрирована на особом узком луче связи. Но это произошло, и его кристаллическое тело запульсировало, так как разговор двух Ахимса нарушил восприятие микрокосмоса и помешал его теоретическим изысканиям. Пустоты распространялись венчикообразно, они не были стабильны, и Чиилла ожидал очередного фазового сдвига. Но его размышления были прерваны: это нарушение порядка должно подвергнуться жестокой критике.
Чиилла проанализировал содержание закодированной беседы Ахимса и обдумал действия Толстяка. Когда он проделал статистический расчет всех параметров будущих последствий, его тело начало излучать все цвета спектра. Если слова Толстяка о том, что “от вопля ужаса содрогнутся все измерения вселенной”, были правдой, то внутрикосмическая телеологическая фаза смены информации может быть безнадежно испорчена.
Ни в коем случае нельзя поощрять подобные беседы.
Мика Габания сцепил пальцы рук и напряг мускулы, выполняя разминочные упражнения. Бледная кожа задрожала и взбугрилась, когда он напружинил сильные кисти.
Он взглянул вверх, и взгляд его упал на окно с тройными стеклами, за которыми кружился снег.
Почему они привезли нас сюда ? Почему мы находимся в центре американской военной базы ? Что все это значит ?
Он отвернулся от окна и поймал свое отражение в зеркале. Он был одет в штатское — белая футболка обтягивала выпуклую грудь. Густые черные волосы коротко подстрижены. Тонкий рот сжат. Скуластое лицо несло отпечаток восточных генов матери — за этот профиль русские недолюбливали его. Черные глаза уставились на зеркальное изображение.
— А дальше что, Виктор? — он повторил вопрос, который мучил его с тех самых пор, как самолет сбросил их здесь. — Что все это значит?
Он обвел рукой небольшой конференц-зал, соединенный коридором с казармами, в которых их разместили. На сервировочном столике лежали американские журналы. Стулья выглядели раздражающе удобными и уютными. Именно на таких стульях, по его представлению, и должны были сидеть изнеженные американцы. Это место похоже не на военную базу, а скорее на ночной клуб.
— Говорю тебе, не нравится мне все это, Виктор. Это похоже на западню. Это место не для нас. Я ничему этому не верю. Нам следует быть настороже в логове американцев.
— Терпение, Мика. — Стукалов подошел к нему и стал вглядываться в снежную пелену за окном. — Я не знаю, что и сказать.
— Пришельцы? Существа с другой планеты? И они хотят, чтобы мы этому поверили? Что это? Что? Американские враки, купленные в Кремле? Виктор, мне это не нравится. Я не знаю, что все это значит, но мне это не нравится.
— Ты уже говорил. Спокойно, Мика, — Стукалов поднял руку в успокаивающем жесте. — Мы солдаты Советской Армии — лучшей в мире. Мы исполняем свой долг. В данный момент находиться здесь и есть наш долг. Вспомни, сам Генеральный секретарь отдал этот приказ.
Мика вздохнул, ноздри его раздулись.
— Виктор, ты знаешь больше, чем говоришь. Я не спрашиваю о своем долге перед миром. Но солдат имеет право поинтересоваться обстоятельствами. Для меня находиться здесь, на территории американской базы… ну, это тяжко. Я не доверяю американцам. Сколько раз они улыбались, протягивая Советскому Союзу руку, и в то же время вонзали ножи в наши спины. Разве Горбачев этого не знал? Он все время старался улучшить отношения с Западом, а американские “стингеры”, вооружение и амуниция переправлялись к узбекам!
Виктор подошел к Габания и похлопал его по плечу. Его губы кривила улыбка.
— Но мы-то пока еще живы. Кроме того, КГБ тоже здесь. Если тебе от этого легче.
— А если дело будет дрянь?
Глаза Стукалова посуровели.
— Тогда и решим, что делать. Они не дали нам взять с собой оружие, но ножи и мускулы при нас.
Мика посмотрел за окно.
— И сбежать туда?
Стукалов пожал плечами.
— Не волнуйся. Неприятности еще не начались, а ты уже переживаешь. Расслабься и наслаждайся жизнью. Это все-таки лучше, чем Афганистан, старина.
Мика покачал головой и стал расхаживать по комнате, с силой ударяя кулаком о ладонь.
— С чем мы сражаемся здесь? С байками о космических пришельцах? На американской базе? В любой день я справлюсь с афганцами и узбеками. Или в конце концов убегу от них, или убью их до того, как они настигнут меня. А здесь?
На лице Стукалова заходили желваки.
— Просто мы выполняем приказы. На данный момент наша обязанность — подчиняться.
Мика больно ткнул пальцем в грудь Виктора.
— Мы подчинились, когда вышли из Афганистана. Посмотри, во что это вылилось!
Виктор встретился с его злобным взглядом.
— И что это нам дало? Еще один бунт. Узбеки стали свидетелями победы афганцев и наслушались обещаний Горбачева о лучшем будущем! — Сердце Мики сжалось. — Виктор, что случилось с тобой? Последние месяцы, я замечаю, ты замкнулся в себе, ты очень изменился. В твоих глазах упрямство, я это уважал, я думал, что твой гнев направлен против врага. Но теперь я в этом не уверен.
Виктор устало улыбнулся, почесав в затылке, подошел к одному из мягких диванов и опустился на него.
— Мика, разве ты не понимаешь, что произошло с нами? Я был мальчишкой, когда Брежнев вторгся в Афганистан. Юным лейтенантом я с восторгом писал рапорты в ответ на приказы из Кабула. Два года спустя я плакал, когда мы получили приказ о выводе войск. Но от облегчения, Мика, от облегчения. — Его отсутствующий взгляд был устремлен куда-то в тайные закоулки памяти.
