— Гиперпространство, — поправила она.
Один из гостей, учитель, спросил, не может ли Хатч, пока она дома, прийти в школу и провести беседу.
— У нас много учеников, которым было бы очень интересно услышать о ваших приключениях.
Хатч согласилась, и они назначили дату и время.
Двое холостяков, профессор истории из Принстона и консультант-экономист, старались устроиться поближе к ней. Оба были красивы — но в расхожем, приземленном понимании. Четкие черты, чистая кожа, гладко зачесанные назад волосы, ровные зубы. «Не возникай, — велела она себе. — Это „мамулина“ работа».
Профессор, казалось, был ошеломлен ее славой и компенсировал это чрезмерной веселостью. Он явно терял нить разговора. Ему очень хотелось познакомиться с Хатч поближе. Может быть, пообедаем вместе? При этом он так нервничал, что Хатч стало его жалко.
— С удовольствием, Гарри, — сказала она, — но я пробуду здесь всего несколько дней.
Консультанта-экономиста звали то ли Рик, то ли Мик, она так и не запомнила точно. Он строго придерживался того невероятно прямолинейного взгляда, что к нравственному падению Северо-Американского Союза привел, несомненно, рост числа людей, при первой же возможности отказывавшихся от заключения браков. Он очень любил напоминать о последних днях Римской империи, намекая, что сам оказался бы надежным и весьма полезным партнером.
Он попросил у Хатч номер телефона, но та мгновенно нашлась, заявив, что очень скоро улетит с Земли. Жаль, конечно… Возможно, в следующий раз все сложится удачнее .
Хатч очень интересовало, чем занят Пастор, а вечер тянулся чрезвычайно медленно. Наконец, когда все закончилось и она обнаружила, что почти девять часов, мать спросила, как на ее взгляд прошел прием, было ли ей весело и что она думает об этих двух мужчинах.
Хатч была единственным ребенком, единственной возможностью ее матери обрести внуков. Все это ложилось на плечи Присциллы тяжелым бременем вины. Но что делать?
— Да, мам, — произнесла она, — очень приятные парни. И тот, и другой.
Тереза уловила в ее тоне облегчение и вздохнула.
— Думаю, мне не следовало в это ввязываться.
Хатч хотела сообщить матери, что предстоящий полет должен стать последним. Но что-то удержало ее. И вместо этого она лишь сказала, что не собирается летать бесконечно.
— Держись, мам, ладно? — добавила она.
Обязательные посещения родственников продолжались все последующие дни. Между визитами Хатч и Тереза бродили по городу, обедали в ресторанах, где Хатч не бывала годами, заглянули в театр (с постоянной труппой и постоянным репертуаром) на постановку «Путь под уклон», сделали множество покупок и сходили на утренний концерт. По привычке Хатч не брала на неофициальные встречи средств связи. На весь свой последний день она отправилась в школу имени Маргарет Ингерсолл, названную в честь первого президента Северо-Американского Союза, и беседовала с полным залом подростков о полетах к звездам. Слушали ее восторженно. Хатч подробно описала, какие возникают ощущения при переходе на низкую орбиту вокруг газового гиганта или при посещении планеты, целой планеты , которая значительно больше Земли и на которой никто не живет. Она показала им изображения колец, лун и туманностей и с восхищением слушала их изумленный гул. А на закуску она приберегла черную дыру.
— Длинная вереница огней, — объясняла она, — этакое алмазное ожерелье, вот что такое разорванная звезда, звезда, опускающаяся в бездонную пропасть.
Они смотрели на световое кольцо, окружавшее дыру, на черный центр, на осколки звезды.
— А куда она девается? — поинтересовалась девушка в самом конце зала.
— Мы даже не знаем, девается ли она куда-то, — сказала Хатч. — Но есть мнение, что это путь в другую вселенную.
— А что думаете вы? — осведомился молодой человек.
— Не знаю, — созналась она. — Может быть, она куда-то уходит. — Тут Хатч понизила голос. — В мир, где молодые люди тратят свободное время на занятия геометрией.
Позже, на выходе, восемнадцатилетний парнишка спросил, занята ли она сегодня вечером.
Но так получилось, что вечер Хатч уже запланировала провести вдвоем с матерью.
Терезу сопровождал театральный актер, элегантный, симпатичный и не лишенный обаяния, исполнитель роли Маритайна, высокомерного фанатичного политика. Пару Хатч составил ее близкий друг, знаменитый Грегори Макаллистер, с которым она участвовала в триумфальной экспедиции на Обреченную. Когда она позвонила, чтобы поздороваться, оказалось, что Макаллистер приглашен читать лекции в Принстоне. Слово за слово — и он оказался на этой вечеринке.
Вернулись за полночь. Тереза была в восторге от Мака и, казалось, подозревала, что Хатч что-то скрывает от нее.
— Поверь, мам, — говорила Хатч, — он очень интересный человек, но никто не захочет держать его под башмаком. Сегодня вечером он был паинькой.
Это замечание озадачило Терезу, но не обескуражила.
Пока они раздевались в прихожей, Хатч заметила, что система связи ритмично мигает.
— Есть сообщения, Джанет?
— Звонил Мэтью Броули, Присцилла. Дважды .
Хатч затаила дыхание. И когда Тереза каким-то странным тоном поинтересовалась, кто такой Мэтью Броули, поняла, что от матери это не ускользнуло.
— Просто приятель, — ответила она.
Тереза кивнула и едва сдержала улыбку.
— Сварю кофе, — проронила она и вышла.
Хатч подумала было, не прослушать ли сообщение у себя в спальне, но решила не делать ничего такого, что могло разжечь любопытство матери и подтолкнуть ее к дальнейшим расспросам.
— Так что там, Джанет?
— Первый звонок поступил в семь пятнадцать. Он оставил номер и попросил тебя перезвонить .
— А второй?
— Я выведу его на экран .
Противоположная стена расплылась, образовав темный фон, и там материализовался Пастор (запись сообщения). Он был в черных спортивных брюках и отвратительной зеленой рубашке, без застежки и с широким вырезом. Он опирался на что-то, может быть, на стол, но этот предмет не попадал в поле сканера и потому не был виден, а Пастор так и стоял перед ней, сгибаясь под неимоверным углом, игнорируя силу тяжести.
— Привет, Хатч, — сказал он. — Я предвкушал, как мы проведем наш выходной, но Вирджил очень торопится с выполнением программы. Сегодня вечером меня отправляют в Атланту, и я пробуду там до завтра, а тогда — сразу на «Колесо». К пятнице мы уже будем в пути.
Я полагаю, это разлучит нас до весны. Но ты в моем списке самых важных дел, и, надеюсь, ты помнишь об этом.
