Иглу выдернули из пальца Ла Нага, и на месте укола выступила капелька крови. Лаборантка ее промокнула, смазала палец стат-гелем, останавливающим кровотечение.
— Все в порядке, сэр. Впрочем, проведем небольшую проверку, чтобы наверняка убедиться. — Она набрала несколько цифр на консоли слева от себя, потом указала на небольшое отверстие вроде трубы. — Вставьте сюда палец.
Ла Наг повиновался, и на мониторе вспыхнул зеленый огонек.
— Получилось?
Лаборантка кивнула:
— Прекрасно. Теперь вы официально зарегистрированы в кредитной сети Солнечной системы.
— С виду, может быть, не похоже, — пробормотал Ла Наг, скривив губы, — но душа моя ликует в беспредельном экстазе.
Брунин наблюдал за улыбнувшейся лаборанткой. Очень милая улыбка, хорошенькая девушка. Правильно истолковала бормотание Ла Нага. Он повернулся к гигантской прозрачной плоскости, которая представляла собой основную часть наружной стены промежуточной станции. За ней висела Земля.
«Веселая Типа» завершила последний прыжок в подпространстве с опережением расписания, выскочив к северу от вращающегося диска планет, газовых гигантов и всяческих обломков, составляющих Солнечную систему. Гондолы с зерном вывели на околоземную орбиту, а двух пассажиров доставили на Бернардо де ла Пас — орбитальную станцию для людей и грузов, отправляющихся с Луны. В данный момент людей там было мало: кроме группы отдыхающих, направлявшихся в Вулавиль на зимней границе северной ледяной шапки Марса, Брунин с Ла Нагом почти все время оставались на станции в одиночестве.
Прежде чем спускаться вниз на планету, Ла Наг первым делом оформил на себя кредит. Отдал чиновнику в бюро обмена стопку толивианских агов, чтобы открыть балансовый счет в земной электронной денежной системе. Серебряные монеты были охотно приняты, пересчитаны в солнечные кредитки, введены в компьютерную сеть. С помощью иглы с восемнадцатью шипами Ла Нагу имплантировали закодированный именной чип под кожу толстой подушечки большого пальца правой руки. Пока счет открыт, можно купить все, чем на Земле легально торгуют. Когда будет исчерпан, на такой же панели, что стоит рядом с миленькой лаборанткой, вспыхнет красный огонек.
— Скажешь, не гениальное изобретение? — спросил Ла Наг, любуясь своим большим пальцем и подходя к Брунину, стоявшему у обзорной стены. — Я даже ничего там не чувствую.
Брунин оторвался от созерцания планеты внизу.
— Чего такого гениального? Отхвачу тебе палец, сразу стану таким же богатым.
— Тут тебя, к сожалению, предупредили. Маленький чип реагирует на изменение кровотока в пальце. Наверно, поэтому спрашивали, не страдаю ли я болезнью Рейно[6]. Его дезактивирует даже слишком надолго наложенный жгут.
Брунин вновь всмотрелся сквозь стену. По обыкновению невозмутимый Ла Наг успел учесть и отбросить вероятность отрезанного пальца. Брунин поклялся, что когда-нибудь найдет способ его достать. Единственный раз удалось пробить броню, пригрозив уничтожить проклятое деревце. В данный момент даже это невыполнимо, ибо оно находится в карантинном отделе промежуточной станции. В один прекрасный день он своего добьется…
А пока просто стоит, завороженный вертевшимся за окном материнским миром.
— Подумай, — произнес Ла Наг у него за плечом. — Вот здесь человечество впервые выбралось из тины и стало прокладывать дорогу к звездам.
Брунин, посмотрев, увидел нечто вроде синей ягоды нолеветолского крыжовника в коричневых пятнах гнили, со струпьями белой плесени. И чуть не шарахнулся от окна.
После прибытия в челноке в космопорт на мысе Горн большой палец Ла Нага быстро пошел в ход. Багаж сдали на хранение, взяли напрокат двухместный флитер. Только когда поднялись в воздух и направились дальше на юг, Брунин осознал щекотливость собственного положения.
— Думаешь, ты сильно умный, да? — буркнул он.
— Что имеется в виду?
— Твой большой палец. Получается, ты богач, а я нищий. Летишь куда хочешь, по своей свободной воле, а я должен следом тащиться. Вот что задумал…
В душе его крепла злоба.
— По правде сказать, никогда и не думал, — с абсолютно невинной миной признался Ла Наг. — Мы тут пробудем всего пару дней, поэтому нет никакого смысла открывать два счета. Кроме того, — он вздернул большой палец, — это никакой свободы воли не обеспечивает. Ровно наоборот. С помощью имплантатов и электронной кредитной системы земное правительство порабощает население гораздо эффективней любого режима в истории человечества.
— Не старайся сменить тему…
— Я и не стараюсь. Просто пойми, что делает встроенный чип. При каждом его использовании — беря напрокат флитер, расплачиваясь за обед, снимая жилье — в сети регистрируется мое имя, фамилия, потраченная сумма денег, отмечается, где, на что, когда она потрачена! — Он сунул большой палец под нос Брунину. — Причем на всей планете это единственное законное платежное средство! Монеты и бумажные деньги объявлены вне закона — запрещено расплачиваться оставшимися настоящими деньгами. Видишь, что это значит?
Изумленный столь страстной тирадой, Брунин запнулся.
— По-моему…
— Это значит, что вся твоя жизнь записана голографической видеокамерой, причем, располагая определенными связями, запись может просмотреть любой, кого она интересует. Это значит, что где-то фиксируется каждый обыденный повседневный шаг. Сведения о том, где и как ты проводишь свободное время и что покупаешь, позволяют сделать заключение о твоих вкусах, сексуальной ориентации, любимой одежде, любимых напитках, привязанностях и изменах!
Ла Наг опустил руку, откинул голову на мягкий подголовник кресла, закрыл глаза и заметно расслабился. Через какое-то время глубоко вздохнул, не раздвигая веки, купаясь в тускневших лучах заходившего солнца, игравших на острых чертах лица.
Наконец он молвил:
— Если действительно хочешь, открою небольшой балансовый счет на твое имя, как только прибудем на полуостров.
— Не надо, — ответил Брунин, ненавидя себя за покорный бараний ответ. — Куда летим?
Ла Наг открыл глаза.
— Я взял курс на Южный полюс, хотя нам до него не добраться. Нас остановят задолго до Южного полюса.
Флитер нес их через пролив Дрейка, над краешком Антарктического полуострова, вдоль западного побережья моря Уэдделла. Понятия «восток» и «запад» постепенно теряли смысл с приближением к точке, где смысла не имело даже понятие «юг» — со всех сторон был один север. Тьма поглотила их в холодном воздухе над однообразной белой пустыней шельфового ледника Роне. Когда все кругом объяла безликая чернота, Брунин наконец признался в душе, что боится. Сомнительно, что они проживут даже час в этой тьме, на ветру, если флитер вдруг рухнет.
