Он стоял рядом, всё ещё вспотевший, футболка прилипла к телу и пропиталась потом, взгляд его был хмурый. Злится. На меня? На ситуацию? Или на того, кто это все устроил? Ох, лишь бы не на меня… если и есть жертва во всей этой ситуации, то это прежде всего я.
Страх — вот что от меня шло. Как хорошо, что Морган не эмпат.
Проверила свои мыслительные барьеры. Держатся не очень. Но Морган и не делал попыток проникнуть внутрь моей головы, он старался залечить мою рану.
— Будто лоб распиливают пополам, — снова пожаловалась.
— Я всадил в тебя лошадиную дозу обезбола, — Морган взглянул мне в глаза и показал два пальца, — Говорю же, не должно болеть. Сколько пальцев?
— Два…
— Правильно, — удовлетворенно кивнул он, — Проверил тебя по приборам: сотрясения нет, переломов тоже, сосуды в порядке. Не сильно приложилась. В рубашке родилась.
— Это не из-за удара… — каждое движение мышц челюсти отдавало в голову болью, — Это из-за аборигена… я пыталась прочитать его мысли. Он…
— Понял. Молчи, — приказным тоном ответил Морган, — Сиди здесь и не уходи никуда. Хотя в таком состоянии ты даже не покинешь этого чертового кресла. Любая тряска будет восприниматься как удар битой по голове.
— А медик?
— Борис? Он опять в отключке. Туземцы его совсем споили. Растормошу его позже, сейчас я за него. Жди.
С этими словами Морган вышел из кабинета, а я осталась один на один со своей болью. Хотелось бы разозлиться, но просто не находилось сил. Вдох, выдох… куда он ушел? А вдруг бросил меня? Ох… и что же тогда делать?
Вдруг меня накрыла паника. Настолько остро почувствовалась собственная беспомощность, что на глаза навернулись слезы. Может, где-то здесь есть таблетки глюкозы? Но как их найти? Не могу двинуться... Испуг. Что будет дальше? Ситуация серьезная, а я неспособна ни на что, словно новорожденный младенец!
Попробовала позвать спящего врача, но тот спал крепко и на мои молящие стоны не реагировал. Попыталась покинуть кресло, но Морган оказался прав — каждое движение отдавало острой болью в мозг.
Я закрыла ладошками лицо и заплакала. Легче не стало — от рыданий голова стала болеть сильнее.
— Ты чего потоп устроила, дюймовочка? — вдруг услышала я удивленный голос Моргана.
— Ты… ты пришел, — рыдала, — Я думала, ты меня брооосил…
— Сказал же жди, а это подразумевает мое возвращение, — покачал головой Морган, — Хорошо же по тебе этот туземец прошёлся. Совсем с логикой стала беда.
— Глюкоза… — простонала я, — Может, где-то здесь… ой.
В поле моего зрения попало огромное заварное пирожное с кремом и несколько сладких батончиков, завёрнутых в соблазнительную блестящую обёртку. Это означало, что там внутри очень, очень много нуги и шоколада.
— Глюкоза здесь не поможет, — Морган подошёл, освободил от обертки сладкий шоколадный батончик и поднес к моим губам, — Нужен старый добрый сахар. В огромных количествах. От пачки таблеточек погоды не сделается. Кусай.
Я попыталась взять батончик руками, но Морган не дал. Отстранил его, словно играя, и потом снова коснулся им моих губ. Знал, нехороший человек, что я не в силах сопротивляться. Я раскрыла рот и позволила ему протолкнуть шоколад внутрь, обхватила губами и откусила.
— Молодец… кхм… — Морган шумно выдохнул, прочистил горло, а потом отдал мне сладость.
Я с жадностью начала поглощать шоколад, а потом принялась за пирожное.
Хорошо… как же хорошо! Мало того, что вкусно, так ещё и боль начала таять, словно весенний снег. Наверное, Морган опустошил значительные запасы сухпайков. Но где он достал пирожное?
Это я и спросила у него, как только откусила огромный кремовый кусок сладкого теста:
— Пирожное такое свежее. Точно не из заморозки, — сказала я, чувствуя, как от благодарности у меня катятся слезы по щекам. — Где ты его достал?
— Сегодня у Торва Клауфельда день рождения. Коршун не обделяет своего зама угощениями… — Морган не отходил от меня, словно приклеенный. Поэтому ему не стоило большого труда прикоснуться ладонью к моей щеке, стерев слезу большим пальцем. — Чего же ты плачешь, дюймовочка? Неужели всё ещё болит?
Я посмотрела в его глаза, встретившись с хмурым, сосредоточенным взглядом. Наверное, Морган хотел выглядеть серьезным, но от него шла такая мощная волна нежности и заботы, что меня накрыло с головой. Не передать словами, насколько меня это поразило.
В это самое мгновение мужчина вдруг осознал, что мне удалось считать его сиюминутное чувство, поэтому, сохраняя предельное спокойствие, отнял руку от моей щеки и отстранился.
— Плачу от счастья, потому что боль почти прошла. Так плохо было, — всхлипнула, — Спасибо тебе, Морган.
От былых ощущений нежности и заботы не осталось и следа. Мужчина закрылся с такой скоростью, схлопнув все свои чувства, что стал не просто глухой, а абсолютно непробиваемой стеной для моего эмпатического восприятия. Мысли можно скрыть… но чувства? Обычным людям это не под силу. Неужели генсолдаты настолько виртуозно владеют собой, что за мгновение меняют свое состояние?
Нет, я не могла в это поверить. Они же не роботы, и все же тоже люди. Объяснение было только одно — он пожалел меня. Так проявлялось его сочувствие к бедной девушке, к коллеге, которая подверглась мощному мысленному воздействию. Болезненному, опасному, и непонятному почти никому, кроме телепатов. Просто мы с Морганом находились по одну сторону стены, и он проявил сострадание. А когда понял, что со мной все в порядке — успокоился, и я перестала чувстовать его тревогу за меня.
Наверное, после того, что я увидела, должна была испытывать к Моргану отвращение. К его животной натуре, бездумному желанию к женщине, хоть и не живой, и к тому, с каким хищным напором он сексуально истязал бедную Грету… надо же, я жалела робота…
Но к Моргану отвращение почему-то не испытывала. Хотя в любой другой ситуации, наверное, начала бы обходить такого «коллегу» стороной. Впрочем, так неоднократно и делала.
Но Морган… несмотря на все эти ужасно развратные картины, которые мне, наверняка, теперь будут сниться в ночных кошмарах, к этому мужчине я не испытывала отвращение. Он помог мне. Оказался таким внимательным и добрым, что компенсировал мой шок от увиденного.
— Я говорил Коршунову, что ты ещё не готова к походу к туземцам, — сказал Морган, приводя в порядок медицинский столик. Он упаковывал остатки регенерирующей пены и стерилизовал инструменты.
— Если один может так дизориентировать, то на что способна целая деревня? — спросила я с удивлением.
— На многое. Но это дело практики. Привыкаешь. Но проку все равно не особо много — мысли их не прочесть. Так что толку пытаться?
— Каждый должен убедиться сам. У вас… прости, наверное, после всего можно уже и на «ты», — неловко хохотнула я.
— После всего я просто обязан на тебе жениться, — неловко пошутил Морган.
— Скорее, на Грете, — неловкость между нами достигла апогея.
— Тогда мне придется встать в очередь, — хохотнул Морган, — В очень, очень длинную очередь. Все бы ничего, но, боюсь, Грете абсолютно все равно.
— Так вот, — я поспешно вернулась к предыдущей теме, — У вас была возможность самому убедиться в том, что вы ничего не можете поделать с их мыслями. Может, мне нужно тоже предоставить такую возможность?
— Ты права, дюймовочка, — вздохнул мужчина, — Каждому нужно пройти свой путь. Так что, наверное, мешать тебе не стоит.
— Спасибо, — с облегчением вздохнула я, — Ой…
— Что такое?
— В голове стрельнуло.
— Значит, сахар не до конца помог. Погоди-ка…
Морган подошёл, обхватил мою голову руками и взглянул в глаза:
— Не думай ни о чем.
— Совсем?
— Совсем. Что, для женщин это такая непосильная задача?
— Какой же вы всё-таки грубый человек, — возмутилась я его шутке.
— Понял. Решила переходить на «ты» каждый раз, когда я буду тебя раздражать?
— Наверное, мне так будет очень удобно. Необычно, конечно… просто ещё никто меня так часто не раздражал.
