— Что, тут вы и правы — и ошибаетесь одновременно, — произнес Мирамон с едва заметной ноткой того, что походило на гордость. Но заявить об этом со всей уверенностью было трудно — лицо его сохраняло абсолютно строгое выражение.
— Мы установили довольно полный контроль над антигравитационными машинами только спустя тридцать лет после того, как вы и я расстались, Мэр Амальфи. Когда же до нас дошло все то значение найденного, мы весьма приободрились. Теперь у нас имелась настоящая планета, в самом радикальном значении этого слова, настоящий скиталец, которого можно было направить туда, куда мы бы пожелали. Мы могли остановиться сперва в одной солнечной системе, затем переместиться в другую и еще и еще, оставляя их позади, если того мы бы пожелали. К тому времени, мы уже стали почти полностью самостоятельны, и совершенно очевидно, уже не испытывали нужды в том, чтобы стать путешествующими рабочими, какими были прежде вы, ваш город и ваши враги. И, так как мы находились на пути ко второй крупнейшей галактике, и похоже, не существовало никакого ограничения в скорости, которую мы могли бы набрать с такой огромной массой нашей планеты, мы решили лететь вперед и исследовать все, что нам ни попадется по пути.
— К галактике Андромеды?
— Да, к ней. И даже дальше, за ее пределы. Конечно же мы мало увидели в этой галактике, столь же огромной, как и наша родная. Мы думаем, что она не населена широко распространившейся, путешествующей меж звездами расой, вроде вашей и нашей. Но при коротком осмотре звезд, который мы смогли себе позволить, мы вполне могли просто пропустить населенную или колонизированную систему. Так или иначе, к этому времени, мы сделали одно открытие, которое с той поры стало основой нашей жизни и наших дальнейших целей. Мы покинули галактику Андромеды и направились к ее спутнику, который когда-то вы идентифицировали для нас как М-33 на наших старинных звездных картах Великого Века. И оттуда мы перепрыгнули более чем через полтора миллиона световых лет к Малому Магелланову Облаку. И именно при нашем перелете от Малого к Большому Магелланову Облаку вы и заметили нас. Будьте уверены, это была случайность. Мы намеревались направиться прямо в нашу родную галактику и прямехонько к Земле, где, в соответствии с нашим предыдущим опытом, предоставленным вами, давшим основание считать, мы сможем найти резервуар такого знания, которое окажется достаточным, чтобы справиться с тем, что мы обнаружили. То, что наших собственных познаний явно не хватало, у нас не возникало малейших сомнений.
— Но эту случайность теперь мы считаем огромным счастливым предзнаменованием, то, что мы снова должны были оказаться обнаружены вами, при нашем возвращении домой, Мэр Амальфи. Наверняка боги позаботились о такой случайности, которая в ином случае просто невозможна. Ибо если и есть такой человек вне Земли, который мог бы нам помочь, то такой человек может быть только вами.
— Вы раньше, насколько мне помниться, не были таким уж почитателем божеств, — произнес Амальфи, слегка улыбнувшись.
— Мнения меняются с возрастом. Иначе на что еще пригоден возраст?
— То же происходит и с историей, — заметил Амальфи. — И, могу ли я вам помочь или нет — все же это счастливая случайность, что вы остановились здесь, прежде чем продолжили полет к родной галактике. Земля больше уже не является там доминантой. У нас имелись большие сложности с пониманием того, что в действительности там происходит. Все те послания, которые мы получаем оттуда, обваливаются на нас просто огромным полуискаженным потоком. Но в одном я уже точно уверен. Там, в процессе своего подъема сейчас находится новый огромный империализм. Сейчас он на пути к своему могуществу, каковым когда-то обладала Земля, а до Земли — Вега. Он называет себя Паутиной Геркулеса, и то, что осталось от межзвездной империи Земли, похоже не пытается слишком уж ему сопротивляться. Если вы хотите моего совета, я бы предложил вам держаться подальше от нашей родной галактики. Иначе вас могут просто проглотить целиком.
Вокруг стола совета Ониан воцарилась долгая тишина.
Наконец, Мирамон нарушил ее:
— Что ж, это действительно оставляет нам мало возможностей. Вполне возможно, что ответа и не существует вовсе, как мы часто подозревали. Или, быть может, действительно боги привели нас назад, к единственному источнику ума, который нам необходим.
— Скоро мы это узнаем, — тихо добавил Ретма. — Если в этот момент окажется достаточно времени, чтобы разобраться во всем. Или окажется достаточно времени впоследствии, чтобы запомнить это.
— Возможно, я не смогу в чем-либо вам помочь, до тех пор, по крайней мере, пока я не узнаю, о чем вы говорите, — произнес Амальфи, помимо своей воли, удивленный абсолютной серьезностью слов, произнесенных Онианами. — Какое именно открытие заставило вас повернуть назад? Что это за предстоящее событие, которое, похоже, вас столь страшит?
— Ничто не меньшее, — величественно произнес Ретма, — как сам неминуемый приход времени к своему концу.
Некоторое время, даже после того, как ему все объяснили, Амальфи просто не мог поверить, что Ониане имели ввиду именно то, что рассказали. Он готов был отбросить это, как один из их предрассудков, которыми так насыщена была планета Он, подобно множеству других, провинциальных планет, когда Бродяги впервые столкнулись с ней. То, что время должно было остановиться, оказалось предположением, которое он даже и на мгновение не был подготовлен принять, несмотря на всю свою долгую жизнь. Даже после того, как ему стало относительно понятно то, что Мирамон и Ониане обнаружили в межгалактических глубинах, являлось реальным событием с реальными последствиями, и тем, что и люди Амальфи — в особенности группа Шлосса — были готовы задокументировать, как само событие, так и его последствия, он продолжал, словно единственно возможное, отметать это прочь.
Он так и заявил, во время конференции на борту корабля, в присутствии Мирамона, Ретмы, доктора Шлосса, Кэррела — и с помощью коммуникатора Дирака — Джейка и доктора Гиффорда Боннера. Последний являлся лидером группы философов Новой Земли, к которой недавно присоединился Хэзлтон, называвшей себя Стохастиками.
— Если то, что вы говорите — правда, — говорил он, — тогда мы ничего так или иначе не можем с этим поделать. Время придет к своему концу. Вот и все. Но конец мира уже предсказывался ранее, довольно часто, насколько мне помнится из истории, но мы все еще живем по-прежнему. Я не могу поверить, что такой огромный процесс, как вся физическая вселенная, может возможно прийти к своему концу в одно лишь мгновение ока. И так как я не могу в это поверить, я не собираюсь вдруг вести себя так, что я верю в это. Не вижу я и того, что себя должны вести подобным образом и остальные.
