Ученым больше всего приглянулся для опытов ТУС — телепатическое устройство связи — которое корабль вживил в мое плечо, прикрепил его к мышце и присоединил к позвоночнику нервными окончаниями. Никаких видимых ран или шрамов на моей коже от этой операции не осталось, но организм не хотел принимать чужеродные ткани. Кроме того, ТУС не сидел на месте, когда он работал, его тело (тончайшие нити) разбухало и опадало, причиняя мне боль. Ученые пытались взять образцы ТУСа, но корабль запротестовал. Он сказал, что если нарушить целостность передатчика или хотя бы одну из его клеточных связей, устройство будет испорчено и он, корабль, будет вынужден принять против подобных действий соответствующие меры.
Что за меры звездолет хотел применить к людям, мы так и не узнали. Ученые не стали рисковать, просвечивали меня, делали снимки, созывали консилиумы и снова делали снимки.
Звездолет не позволял фотографировать себя изнутри, Родеррик мог пронести видеокамеру на корабль, мог даже снимать, но, выходя, он выносил с собой чистую пленку. Ни профессор, ни я не смогли рассказать ученым, какие приборы находятся внутри корабля. Я знал, где они расположены, знал принцип их действия, но странным образом не мог выразить свои мысли и знания словами. Родеррик же просто-напросто не знал, где они находятся — механика корабля не входила в сферу его знаний. Мы могли лишь примерно описать корабль и его внутреннюю конструкцию. Две палубы — верхняя и нижняя. На верхней находятся каюты для экипажа, медицинский блок, в котором разобраться мы даже не пытались, капитанская рубка — большое помещение в носовой части прямо под обшивкой с четырьмя креслами для двух пилотов, капитана и навигатора. На нижней палубе находились орудийные отсеки и механические блоки, где располагались двигатели корабля. Корабль был биологическим и двигатели его работали на биологическом топливе. Единственное, что я смог сказать ученым — корабль похож на живое существо, а его двигатели походили на кишечник, в котором жили разлагающие вещества микроорганизмы, способные так же спокойно утилизировать как воду, так и человеческое тело. Все подступы к двигателям были увиты сплетениями проводов и всячески изогнутыми трубопроводами разного диаметра. Материалы, из которых состояло все на корабле, не подлежали классификации. Звездолет был для нас полной загадкой, оставалось лишь попытаться извлечь из нее выгоду.
Каждое утро я просыпался с новой информацией, усталый, словно не спал вовсе, с пульсирующей болью в висках и огнем в плече. Обо всем я говорил врачам, пытался помочь им, как мог, но мы так и не выяснили ничего толкового. ТУС уже через неделю врос в мое тело, переплелся с мышцами, цепляясь за них микро-крючками.
Природу моих снов и умений при желании читать чужие мысли, о которых я узнал почти сразу, случайно заглянув в голову к одному из медиков, врачи объяснять не взялись, сославшись на ТУСа, охарактеризовав его как часть инопланетного корабля, работающую на посылание и прием сигналов.
По истечении месяца меня оставили в покое. Было ясно, что ТУС в плече не убьет меня, что корабль признал меня капитаном и ждет дальнейших указаний. Как-то вечером я сидел на теплом, нагретом солнцем асфальте около корабля и курил. Тихо гудела в голове боль, вполне сносно — легкая тяжесть. Солнце уже скрылось за холмами, по небу, расчертив сероватый купол, пролетел самолет. След от его двигателей выгнулся дугой, поймал розовый отсвет, стекший по его краю к горизонту. Я смотрел на закат, пытаясь отдохнуть от странных событий и бесконечного потока информации, от косых взглядов и постоянного надзора. Я утратил свободу на Земле и, вздумай сейчас пойти пройтись в пустыню, окружившую базу, за мной бы немедленно бросилось двое военных, а через несколько минут группа охраны на паре джипов догнала бы меня, усадила на переднее сидение и возвратила обратно. Еще бы и выговор сделали за халатность.
— Ты вот говоришь мне, что готов, — сказал я, обращаясь к кораблю, — но я ведь даже не знаю, откуда ты взялся и зачем ищешь поддержки на Земле. Не знаю, что ждет людей там, в далеком космосе…
Свобода, — прошелестел у меня в голове голос корабля, будя головную боль, которая тут же усилилась.
Я удивленно посмотрел на корабль. Никогда еще он не отвечал на мои вопросы, заданные вслух.
— Сколько человек должно быть в твоем экипаже? — швырнув в сторону сигарету и встав, спросил я.
Восемнадцать, включая капитана для экспедиционного корабля.
Боль закружила хоровод пятен перед глазами. Я сел.
— Почему мне так плохо, когда ты говоришь со мной?
Не знаю.
Несколько минут я сидел молча, положив голову на подтянутые к груди колени, потом боль немного ослабла и я снова спросил:
— Кто должен входить в экипаж?
Капитан, навигатор, два пилота, три врача, шесть членов абордажной команды, четыре механика, специалист по контактам.
И снова я сидел молча, пережидая, когда затихнет голос корабля, переросший в уничтожающий разум грохот. Когда боль немного утихла, корабль вновь заговорил в моей голове:
Капитан, ты должен дать мне имя. Новый капитан, новое имя.
— Я уже дал тебе имя, — прошептал я, глядя полуприкрытыми глазами на парящую над холмами одиноко птицу. — Я дал тебе имя Ворон.
— Где мы найдем столько камикадзе? — взревел командующий базы Артур Торн, упершись взглядом маленьких глазок в Родеррика. — Еще шестнадцать человек добровольцев! И это в том случае, если ваша адская машина никого больше не убьет!
— Мы сами подберем экипаж, — спокойно ответил Стерт, перекладывая из одного угла губ в другой свою неизменную трубку. Мне казалось, или социолог был даже доволен происходящем? — Как показала практика, мои попытки куда успешнее ваших. И не надо говорить про заговор, понимаю, что приятно садиться на любимого конька, но увольте…
— Ах, вы еще и выпустить вас просите? — не снижая тона, возмутился Торн. — Хотите нарушить режима секретности…
— Что-что? — переспросил Родеррик, присаживаясь в широкое черное кресло. — Неужели вы затеяли все это ради чего-то другого? Разве не вылет корабля в космос — наша окончательная цель? И как по-вашему эта бандура взлетит без экипажа? Думаете, так же как прилетела?
Командующий, реагируя на спокойный тон университетского профессора, который, по мнению военного, вовсе ничего не понимал в государственных делах, окончательно вышел из себя:
— Да! Я так думаю! — возопил он.
— Не уверен, — парировал Стерт. — Сдается мне, корабль прилетел подобрать себе экипаж и пока он не будет укомплектован, эта махина с места не двинется.
