Но нигде: ни на суше, ни на морском берегу – не было видно пятен городов с расходящимися от них щупальцами дорог. Это бросалось в глаза при взгляде на Фаэну из космоса.
– Должно быть, мер-ртвая планета, – предположил бортинженер Гор Зем.
– Живая! – воскликнул Тони Фаэ, – Зеленый цвет материков – это растительность. А другие оттенки…
– То-то и дело, в их тайну не проникнешь.
– Нет, почему же, – оживился Тони Фаэ. – Это легко!
– Р-разве? – удивился Гор Зем.
– Жрецы в древности считали, что каждое живое существо окружено ореолом излучения. Цвет его якобы позволял «психическому зрению» узнавать самые сокровенные мысли и чувства.
– Жр-рецы сочли бы планету Зема за живое существо?
– Чтобы составить ее карту, – засмеялся Тони Фаэ.
– Что ж, пр-риступим. Вижу в гор-рном хр-ребте чер-рные пр-роемы!
– Значит, Горы Злобы и Ненависти.
– Вр-роде как на нашей Фаэне. Дальше тянутся гр-рязно-зеленые долины.
– Долины Ревности.
– А чер-рно-зеленые?
– Низкий Обман.
– Стоит ли начинать с таких мр-рачных названий?
– Тогда смотри на большие просторы суши.
– Яр-ркий зеленый цвет.
– Жрецы считали его признаком житейской мудрости и тонкого обмана.
– Будем снисходительны к Земе, назовем сушу Континентом Мудрости без всякого обмана. А вот узкое море, на котором словно свер-ркают кр-расные молнии.
– Море Гнева.
– У него р-розовый залив.
– Залив Любви.
– А вот побер-режье кр-расновато-кор-ричневое.
– Берег Жадности.
– Недур-рно для будущих земян. Может быть, с синим океаном будет лучше?
– Океан Надежды.
– Его голубой залив?
– Залив Справедливости.
– Уже лучше. А эти огнедышащие горы с кр-расным пламенем и черным дымом?
– Вулканы Страстей.
– Убедительно. А какого цвета ор-реол у твоего друга Гора Зема?
– На карте планеты я назвал бы его Горой Силы и Щедрости.
– Спасибо. Каков же ор-реол у нашего Ума Сата?
– Ярко-голубой и золотисто-желтый. Такие места на Земе пришлось бы назвать высшими понятиями ума и чувств.
Молодые фаэты, продолжая игру, незаметно составили первую карту Земы с забавными названиями, вспоминая при этом и участников экспедиции.
– Что касается ореола Мады, – продолжал Тони Фаэ, – то это цветовая гамма зари в космосе.
– А сам Тони Фаэ? Не пылает ли он со времени посещения Деймо яр-рко-красным ор-реолом?
Тони Фаэ смутился.
– Видишь, – продолжал Гор Зем, – я не хуже др-ревнего жреца распознаю твой ор-реол, – и лукаво рассмеялся.
– Это не так трудно, – пытался защититься Тони Фаэ. – Можно вглядеться и в Аве, даже в Смела Вена.
– Р-разве?.. Даже в Смела Вена?
– Все мы пылаем красным цветом, – вздохнул Тони Фаэ, – только разных оттенков.
– Так не назвать ли мор-ря именами влюбленных? – ухватился за озорную мысль Гор Зем.
– Пусть уж лучше планета Зема носит название Вечных Страстей.
Тони Фаэ верно сказал не только о планете Зема, но и о Смеле Вене. Если бы вокруг него был ореол излучения, то непременно огненно-красный. Любовь к Маде сжигала его, и вызванные ею чувства исполосовали бы его ореол черными и грязно-зелеными полосами.
Баловень судьбы на Фаэне, прославленный звездонавт, любимец фаэтесс, с Мадой Юпи он даже не решался познакомиться, не раз любуясь ею на Великом Берегу. Он надеялся, что скорый отлет в космос излечит его, но… Мада оказалась рядом, чтобы унизить, уничтожить Смела Вена своим браком с ничтожным полукровкой, отец которого мрачными путями добрался до кресла правителя.
Смел Вен, как и многие длиннолицые, не знал половины ни в чем. Потому он и стал прославленным звездонавтом, не страшась опасностей, потому полетел и на Зему. Он не был в юности злым или лукавым, но теперь пренебрежение Мады пробудило в нем скрытые стороны его характера. Видя счастье Мады и Аве, ненавидя их за это и страдая, он вынашивал скрытые планы мести, столь же лукавые, как и жестокие… Но сам он должен был оставаться вне всяких подозрений. Помогать ему будет сама планета Зема!..
Корабль «Поиск» с включенными тормозными двигателями гасил скорость без трения об атмосферу, не разогревая оболочки кабины. Процесс посадки конструктор корабля Гор Зем сделал, как он говорил, «зеркальным графиком подъема». Он не применял парашютных устройств, характерных для первых шагов звездоплавания фаэтов. Корабль мог так же медленно опускаться на поверхность планеты, как поднимался при старте.
«Поиск» сел на три посадочные лапы, оказавшись выше самых больших деревьев, и опасно накренился. Автоматы тотчас выровняли его.
Звездонавты приникли к иллюминаторам.
Густой лес неведомых деревьев рос по обе стороны реки.
Ум Сат объявил:
– Зема, которая станет родиной наших потомков! Но пока следует воздержаться от снятия скафандров. Невидимый мир планеты еще не изучен.
Через открытый люк сначала спустили приборы, а потом по сброшенной лестнице стали неуклюже выбираться странные фигуры, наряженные в жесткие скафандры.
Мада и Смел Вен выходили последними. Смел Вен помогал Маде надеть шлем.
– Неужели такая фаэтесса, как Мада Юпи…
– Мада Мар, – поправила Мада.
– Неужели такая фаэтесса, как Мада, может согласиться с Умом Сатом и обезображивать себя этим одеянием?
– Ты, Смел Вен, подсказываешь отважный поступок, достойный тебя самого.
– Нет ничего на свете, что страшило бы меня. Но я – пилот корабля, для Ума Сата необходимый элемент возвращения.
Мада поморщилась от витиеватости его слов:
– Считаешь себя самым ценным? Смел Вен сдержался, не в его интересах было раздражать Маду:
– Ты сама – Сестра Здоровья и почувствуешь потребность сбросить это одеяние, едва войдешь в новый мир.
Мада опустила забрало.
Над рекой разгоралась земная заря.
В космосе звездонавты познакомились с ярким Солом, с его неистовым, жгучим светом. А здесь, в вечерний час их первого дня на Земе, можно было, не защищая глаз, смотреть на красноватый приплюснутый Сол, лишенный космической короны. Около овального диска стали собираться продолговатые тучи. Две из них, подойдя с разных сторон, соединились и разрезали Сол пополам. И тогда произошло чудо. Вместо одного над горизонтом повисло целых два продолговатых светила, одно над другим, оба багровые.
Мада не могла оторвать глаз от этого зрелища, видя, как постепенно оба светила менялись в размере: нижнее погружалось в море леса, а верхнее, становясь все тоньше, превратилось в маленький срез диска и, наконец, исчезло совсем. Скрылась за тучей и нижняя часть светила. Теперь огнем полыхало само небо. И словно в алом, разлившемся выше туч океане висели лиловые волны, а совсем высоко, освещенный ушедшим Солом, сверкал раскаленными краями одинокий белый островок.
