– Моя. Меня как раз с утреца кинули, – ответил большой мужчина, грузно переваливаясь на спину.
– Ну так и меня же…
Они переглянулись и озадаченно уставились на сфероид.
Лагерное солнце уже почти выползло из-за восточного горизонта. Еще несколько минут, и оно оторвется от линии, стартует, обреченно отправится в полет, чтобы совершить посадку на западе. У солнца точно такой же, подневольный лагерный распорядок, некуда ему деваться…
– Дотронься, узнаешь.
– Ч-черт, угораздило ж Маркграфа сбить в пару двоих, засаженных в одно и то же время суток… – проворчал Тим.
– Вес равно придется пробовать. Разведаем, к кому суточный рацион раньше прибывает, завтра уже будем знать очередность.
– Только вот кому из нас разведчиком быть?
– Тебе. Потому что я… – Женщина осеклась.
Раздался нарастающий свист, и сверху прибыл еще один сфероид. Точно такой же, но побольше диаметром; раза в полтора. Произведя аналогичные эволюции, над самой травой поплыл к людям.
– Разбегаемся подальше!!! – Жесткая, не тратя времени на вставание, устремилась прочь на четвереньках, шустро перебирая руками и ногами. Мужчина замешкался, но к тому мгновению, когда и он наконец-то зашевелил конечностями, его резвая напарница успела отдалиться на порядочное расстояние. Окутанный дымкой шар растерянно застыл, будто раздумывая, и… не поплыл за нею. Продолжил двигаться к Тиму. Наплыл впритык, но не остановился, а с налету ткнулся в живот и упрямо потеснил человека. Большой мужчина сдавленно рыкнул и запрыгал в сторону. Шар преданно вильнул, следуя за ним. В шаге от Тима опустился наземь и перестал окутываться. Заблестел полированной черной поверхностью в лучах набирающего силу утреннего солнца.
– Опять у них прицел барахлит, ч-черт… – проворчал мужчина, раздраженно пнув успокоившийся «мяч» и потирая атакованный живот. Посмотрел на женщину и сказал: – Чего было бегать, спрашивается. Я сразу понял, что это мой. Я уже давно дополнительный паек не получал. Наверное, сегодня как раз еще один месяц прошел… Первая капсула не моя была. Теперь знаем: тебя чуток раньше меня засадили.
Он наклонился, без опаски взял большую капсулу в руки, и тонкостенный пластиковый шар тотчас же распался на две полусферы. Внутри обнаружились разнокалиберные пакетики, тюбики, брикетики, облатки, полулитровая бутылка с оранжевой жидкостью; и аккуратный сверток, занимавший примерно половину внутреннего объема. Тим вынул его, встряхнул, и на толстом крючке указательного пальца обвис пятнистый комбинезон. Точно такой же, каким облекалось мышчатое тело мужчины, только новенький и чистый, в отличие от рваного и грязного, надетого на Тиме сейчас.
Жесткая встала на ноги, вернулась, подобрала свою капсулу и тоже раскупорила ее. Уселась рядом с мужчиной в измятую телами траву и принялась распечатывать упаковки. Приступив к завтраку, она при этом ни на миг не переставала зорко посматривать по сторонам. Какая-нибудь местная зверушка в любой миг могла захотеть позавтракать людьми, и этот миг ни в коем случае нельзя было упустить. Следующий миг может оказаться последним, и будет поздно реагировать на происки враждебной аборигенной фауны.
– Гуманные, чтоб им ни дна ни покрышки, – проворчал Тим, опустившись в траву, и с треском разорвал феронфан хлебного брикета, – кормят, поят, одевают, даже хоронят по всем правилам… образцовая тюрьма, ч-черт![1]
– Тюрьма-то образцовая, ничего не скажешь, супертюрьма. Только вот иногда целятся по нам не глядя… Хорошо хоть не сезонный доппаек свалился. Прикинь, новыми ботинками и рюкзаком по башке с разгону получить!
– Ч-черт!
– Один получил как-то. Годовым пайком… ну там палатка еще, и аптечка, и письма. Пришлось вертухаям труповозку со стационарной орбиты снимать и на поверхность сажать. Тот парень оказался солнцепоклонником, адептом обновленного космического зороастризма, тело его надо было обратно в небо подымать.
– Труповозку? Это еще что за фигня? Трупозахоронку знаю. Когда прикончат кого и ментальный сигнал оборвется, администраторы регистрируют смерть и кидают робота, хоронить по всем правилам…
– А-а, да, ты ж не так давно сел… Не-е, именно трупо-возку. Есть у них такая. Случаются племена и веры, по религиозным канонам которых захоронения производятся только В открытом космосе. Чем ближе к богам, тем лучше, в общем. – Жесткая запрокинула голову и пристально всмотрелась в рассветные небеса, нависшие над планетарным концлагерем; будто пыталась сквозь многослойное покрывало атмосферы рассмотреть лагерные орбитальные подразделения: сетью накрывающие весь Харрб автоматические спутники слежения и базы поставок, обитаемую станцию с немногочисленными живыми единицами администрации, и причальный комплекс для грузовиков и «зэковозов». А может, она искала ответного взгляда вышеупомянутых богов?.. Не дождалась, опустила голову и угрюмо добавила: – Наши гуманные тюремщики соблюдают все тонкости похоронных обрядов различных верований. Чего и следовало ожидать от при-дурочных рас, которые поотменяли смертные приговоры и теперь содержат суперзоны, выделяя целые планеты и вбухивая немереные деньги честных налогоплательщиков.
– Тупые иные мозги! – выругался мужчина, сворачивая крышку бутылке с соком. – Хоть бы имена на капсулах писали, ч-черт, или номера! Чтоб паек попадал точно по адресу, контактной осязательной опознавалкой и «противоугонным» электрошоком снабдить не забыли, а вот…
– Уймись, Тим. Не так уж часто ЗэКа сбиваются в пары или группы. Это скорее исключение, чем правило. Лагерь новый, места для десятка миллионов людишек – завались… А что, ты еще помнишь номер свой? Я его из головы выбросила, как только меня посадили. На кой ляд нужно таскать в голове семизначную цифирь скинутому человеку, засаженному на пожизненное…
– У меня девятизначный, – глотнув полбутылки, сообщил мужчина. – Уже. Один-пять-два-четыре-семь-три-три-восемь-два.
Женщина резко повернулась к нему лицом. После долгой паузы тихо-тихо проговорила:
– Значит, счет уже перевалил за сотню миллионов. Пяток циклов всего… Такими темпами скоро нас станет так много, что свободной территории не останется, и начнется передел мира.
– Маркграф умный, – сказал Тим. – Он уже сейчас, заранее создает правильный имидж, ч-черт. Он еще станет императором каким-нибудь. Рано или поздно.
– А то я не понимаю? Потому я с ним. Знаешь, какой у него номер? Трехзначный! Может, где-то и выжил кто-нибудь из первых тысяч, посаженных восемнадцать циклов назад. Но лично я никого из них не встречала. За все пять циклов, что я здесь. В этих широтах еще сносно, уровень враждебности аборигенной среды не зашкаливает, а вот южнее настоящий ад. Меня посадочный модуль на экваторе оставил, уж я-то знаю! И севернее, говорят, не лучше. Оттуда мало кто сюда выбрался. Слыхал выражение: «Истинный гуманизм – это когда сразу к стенке и сгусток плазмы в лоб»? Маркграф как-то рассказывал, что первой это сказанула циклов семнадцать назад одна девчонка из «четырехзначных». Когда ее приговорили и скинули, ей было восемнадцать. Когда она вырывалась из Заполярья, превратилась в столетнюю старуху.
