На Марсе Михаил пробыл почти два года.
Два года — срок немалый. За это время можно многое передумать и переосмыслить. И Таню потянуло в мир необычного, в котором жил Михаил.
В тот день, когда корабль стартовал с Марса обратно на Землю, Татьяна сдала экзамен за первый курс института межпланетных связей. Её намерения не заходили так далеко, как у Михаила, но сменить профессию обмотчицы на специальность проектировщика аппаратуры связи с космическими кораблями не казалась ей уж таким невозможным.
А Михаила на Марсе постигло жестокое разочарование. Он ступил в безжизненную ледяную пустыню. Под его тяжёлыми ботинками гулко звенела многокилометровая толща вечной мерзлоты. Воздух был разрежен и неподвижен. В тёмно-синем, почти фиолетовом небе, на котором не появлялось ни одного облачка, висел маленький негреющий диск Солнца. Только вблизи экватора обнаружили космонавты скудную растительность, напоминающую земные лишайники. Никаких каналов, никаких марсианских городов, никакой древней цивилизации…
Когда Смыков возвратился на Землю, в его рассказах Таня не услышала знакомой ей прежде восторженности.
Но он зарекомендовал себя отличным штурманом космического корабля, и ему доверили вести первый корабль на Венеру.
Полёт на Венеру занял два с половиной года. За это время Таня Смыкова защитила диплом и получила назначение в проектное бюро Минха — самое большое, о чём могли мечтать выпускники института межпланетных связей. Её всё больше увлекали проблемы передачи сигналов и изображений с планеты на планету или с летящего в космосе корабля на Землю.
Венера, как и Марс, оказалась безжизненной пустыней. Но, в отличие от Марса, это была пустыня раскалённая, окружённая плотной ядовитой атмосферой. Ни на минуту не стихающие ураганы подымали над её поверхностью тучи-песка. Только изредка сквозь песчаную мглу просвечивал огромный кроваво-красный диск Солнца, и тогда космонавты, проваливаясь по пояс в песок, спешили укрыться в корабле от нестерпимого зноя.
Потом были полёты на спутники Юпитера. Смыкову довелось совершить мастерские посадки на Цереру и Юнону. Но и там он нашёл только пустыни — холодный и безжизненный камень.
Действительность беспощадно перечёркивала картины, некогда навеянные фантазией. И сердце его начало остывать, медленно, но неумолимо.
Но чем равнодушнее и апатичнее становился Михаил, тем сильнее разгорался в душе Татьяны огонёк, зажжённый им. Она проявила недюжинные конструкторские способности. Минх в ней души не чаял и называл её «зеленоглазой мечтательницей». Татьяна — мечтательница! Михаил только покачивал головой, посмеиваясь про себя.
Пришёл день, когда Татьяна спросила его:
— Что с тобой происходит, Михаил?
Он неловко попытался обратить её вопрос в шутку:
— Космонавт не может болеть.
Ещё несколько лет они оставались вместе, продолжая отдаляться друг от друга. Разрыв наступил, когда Михаил согласился перейти на должность дежурного инженера в Памирскую радиообсерваторию.
Он уехал, даже не попрощавшись, потому что боялся взглянуть в её осуждающие глаза.
А потом началось строительство «Тантала-1». Смыкова приняла участие в проектировании автоматической приёмно-передающей аппаратуры, с головой ушла в работу. Что касается Михаила, он с интересом следил за началом новой фазы освоения космоса, но былого волнения в нём уже не было. Пустыни ближние, пустыни дальние — какая разница…
С тех пор прошло одиннадцать лет.
Смыков постепенно тускнел, даже перестал заниматься спортом, отчего сразу появилась полнота и начало пошаливать сердце.
Работал он хорошо, но с таким же успехом мог бы теперь заниматься и прокладкой труб городского водопровода. Он работал потому, что его натура требовала деятельности.
Появление Татьяны в обсерватории взволновало его. Кто свободен от воспоминаний? С Татьяной были связаны лучшие дни его молодости, его удачи и его разочарования.
В кабинет директора, где его ждали Минх и Смыкова, он спешил со стеснённым сердцем.
— Здравствуй, Смыков, — сказала Таня и пожала ему руку. На её лице не было смятения. Она только пристально оглядела его с ног до головы, и ему стало очень неприятно от этого оценивающего взгляда.
Он ответил кивком. Перед ним стояла незнакомая, чужая ему женщина.
Теперь они сидели за пультом рядом, слушая нудные звуки позывных «Тантала». Присутствие этой женщины, носящей его фамилию, беспокоило Смыкова. Раздражал его и Минх. Что им нужно? И ребёнку ясно: аппаратура «Тантала» разболталась в полёте, как старое пианино, на котором с утра до ночи барабанят бездарные игроки. Втайне он был даже рад этой неудаче. Стыдно, но что поделаешь — рад.
Сегодня, перед тем как принять дежурство, Смыков имел довольно неприятный разговор с директором обсерватории. Он категорически потребовал: или его освобождают от бессмысленного наблюдения за «Танталом» или он уходит из обсерватории. Заниматься бесцельным времяпровождением он не привык. Директор уговорил его остаться ещё на смену.
Шёл третий час ночи.
Мерцал экран. Долбили голову включённые по требованию Минха на полную громкость позывные «Тантала».
«…Хлью-и-сииф… хлью-и-сииф… хлью-и-сииф…»
Так можно сойти с ума!
«…Хлью-и-сииф… хлью-и-сииф…»
— Между прочим, — Смыков заворочался в кресле, — каждый час приёма этой дурацкой музыки обходится государству в сто два и шесть десятых миллиона киловатт-часов электроэнергии. Сущие пустяки, не правда ли?
Минх только повёл в его сторону глазами, Татьяна не пошевельнулась. Оба слушали позывные с таким вниманием, словно улавливали в них ещё и другие, ускользающие от дежурного инженера звуки.
«Ко всем чертям! — Смыков решительно поджал губы. — Довольно с меня. Сейчас выключу телескоп и уйду спать».
Но тут позывные оборвались сами собой. Наступила тишина. Переход к ней был настолько внезапным, что, казалось, воздух продолжает звенеть и вибрировать.
— Ну, теперь недельки на две, — облегчённо вздохнул Смыков и поднялся на ноги. — Всё. Точка.
Он протянул руку к выключателю. Но повернуть его не успел. Снова загремели позывные. Теперь вскочил Минх, обошёл кресло, встал за его спинкой, приглаживая пятернёй волосы. Татьяна тоже насторожилась.
Прозвучав минут восемь, позывные снова прекратились.
— Это уже что-то в новом варианте, — усмехнулся Смыков.
— Но не в окончательном, — громко ответила ему Татьяна.
— И он вам крайне необходим, этот окончательный вариант одиннадцатилетней давности?
— Иначе мы бы не сидели сейчас рядом, Смыков.
