Чёрная дыра занимала уже половину экрана.
Бездна. Если вообще что-то такое существовало, то оно было там.
Юноша ухмыльнулся.
— И ты думаешь грозить мне смертью? Я не боюсь смерти.
— Я знаю, ответил старик.
— Смерть — моё воздаяние. На том свете я воссоединюсь с моим отцом. Я спляшу на костях моих врагов. Я воссяду на почётном месте среди других воинов Господа. Смерть обещает мне рай.
— И ты в самом деле в это веришь, так ведь?
— Да.
— Вот поэтому я тебе и завидую.
Молодой человек был маньяком-убийцей. Или борцом за свободу. Или просто неудачником.
Старик смотрел на шрамы молодого человека, отмечая те из них, что были прихотливо, даже художественно, прорезаны во время предыдущих бесед. Да, он неудачник. Пожалуй, это определение самое точное.
Жизнь в открытом космосе хрупка, а люди остаются такими же, как и всегда.
Но бомбы работают иначе.
В космосе бомбы куда эффективней. Если сделать всё правильно, простенькая бомба весом не более трёх фунтов разрушит целую колонию. Выдавит её в стерильный вакуум, в бесконечную ночь.
Погибли десять тысяч человек. Одним декомпрессионным ударом было уничтожено население целого хабитата.
Он видел такую картину однажды, много лет назад, когда война только началась. Видел, как плавали вокруг разрушенного хабитата замороженные тела, видел нескольких выживших, которым повезло втиснуться в скафандры. Несколько всё же выжили. Им повезло, как и ему.
И всё это натворила трёхфунтовая бомбочка.
Теперь умножьте эти потери на сотни колоний и дюжину лет. Три мира с сорванной воздушной оболочкой. Война за территорию, война культур и религий. Война за то, что у людей всегда становилось причиной войн.
Люди ведут себя так же, как и всегда. Но в космосе урожай террористических актов куда богаче.
Тысячу лет назад государства часто становились банкротами, наращивая расходы на армию. За жизнь солдата следовало отдать жизнь другого солдата. Потом появился порох, технология, возросла плотность населения — и всё это постепенно удешевило смерть так же, как снизило стоимость труда и исходного сырья, пока трёх фунтов простейшей химической смеси не оказалось достаточно, чтобы разом выкосить несколько общественных слоёв. Но убийства и дальше облегчались, пока в конце концов статистика не обозначила асимптоту падающей цены уничтожения.
— Как тебя зовут? — спросил старик у своего спутника.
Юноша не ответил.
— Нам нужны имена других.
— Я ничего вам не скажу.
— Это всё, что нам нужно. Только имена. Не больше. Всё остальное мы сделаем сами.
Молодой человек оставался безмолвен.
Они смотрели на обзорный экран. Чёрная дыра стала ближе. Область тьмы расширялась, а звёздное поле сжималось. Старик сверился с приборами.
— Мы движемся на половине скорости света, — сообщил он. — У нас два часа субъективного времени до радиуса Шварцшильда[3].
— Если вы собрались меня убить, можно было бы выбрать способ и полегче.
— Полегче. Да.
— Мёртвый, я буду для вас бесполезен.
— И живой тоже.
Между ними повисло молчание.
— Ты знаешь, как устроена чёрная дыра? — спросил старик. — Что это такое на самом деле?
Лицо молодого человека оставалось каменным.
— Это побочный эффект законов, по которым работает Вселенная. Нельзя сотворить Вселенную, какой мы её знаем, чтобы при этом в ней не было чёрных дыр. Учёные предсказали их существование задолго до того, как была обнаружена хотя бы одна.
— Ты зря тратишь своё время.
Старик сделал жест в сторону экрана.
— Вообще говоря, это не совсем чёрная дыра. Но они предсказали и это тоже.
— Ты думаешь меня запугать этой игрой?
— Я не пытаюсь тебя запугать.
— Нет никакого резона казнить меня таким способом. Ты и себя убиваешь. А у тебя, должно быть, семья.
— Была. Две дочери.
— Ты можешь изменить курс.
— Нет.
— Этот корабль стоит денег. Даже твоя жизнь может чего-то стоить, если не для тебя, то по крайней мере для тех, кто тебя послал. Зачем же приносить в жертву сразу и человека, и корабль, чтобы убить одного врага?
— Я был когда-то математиком. Потом твоя война сделала математиков солдатами. Есть переменные, которые тебе непонятны.
Старик снова показал на экран. Его голос сделался вкрадчивым.
— Она прекрасна, разве нет? Молодой человек игнорировал его.
— Или, может быть, на корабле есть спасательная шлюпка, — продолжил юноша. — Возможно, тебе удастся спастись, а я погибну. Но при таком раскладе вы всё ещё теряете корабль.
— Я не смогу сбежать. Линия, по которой мы движемся, неразрушима. Даже сейчас гравитация тянет нас внутрь. Когда мы достигнем радиуса Шварцшильда, то ускоримся почти до скорости света. У нас одна судьба. У тебя и у меня.
— Я не верю тебе. Старик пожал плечами.
— Тебе и не нужно верить. Ты просто должен сделать выбор.
— Эти слова не имеют смысла.
— Почему ты так думаешь?
— Заткнись!!! Я не хочу больше слушать бредни безбожного татхуна!
— Почему ты назвал меня безбожником?
— Потому что если бы ты верил в Господа, ты бы не совершил такого.
— Ты ошибаешься, — сказал старик, — я верю в Бога.
— Тогда ты будешь наказан за свои грехи.
— Нет, не буду, — сказал он.
Прошло ещё несколько часов, и чёрная дыра заполнила весь экран. Звёзды вокруг её края растягивались и мерцали, истерзанный небосвод складывался в новую конфигурацию.
Юноша сидел в молчании.
Старик проверил показания приборов.
— Мы пересечём радиус Шварцшильда через шесть минут.
— И мы умрём?
— Ничего столь простого с нами не случится.
— Ты говоришь загадками.
Старый математик поднял скальпель и приставил палец к кончику лезвия.
— То, что случится, когда мы пересечём этот радиус, будет не противоположностью бытия, но его инверсией.
— Что это означает?
— Ага, ты стал задавать вопросы. Назови мне имя, и я отвечу на любой твой вопрос.
— Почему я должен называть тебе имена? Чтобы те, кто их носят, оказались в таких же оковах?
Старик покачал головой.
— Ты упрям, я это вижу. Так что я тебе сделаю маленькую поблажку. Радиус Шварцшильда определяет самую близкую к сердцевине дыры орбиту, внутри которой все объекты не могут вырваться наружу — и даже коммуникационные сигналы. Это важно для тебя, потому что, когда мы окажемся внутри радиуса Шварцшильда, задавать тебе вопросы станет бессмысленно, поскольку я не смогу передать полученную информацию. После этого ты будешь для меня бесполезен.
