Квартиры гостей располагались так, чтобы дать им возможность насладиться наиболее роскошными видами и чистым воздухом. Но в связи с ухаживаниями Йолеуса и его погоней за Муетенайв все обитатели стали в конце концов испытывать определенные неудобства. Многие уехали, а оставшиеся своими сплетнями и разговорами начинали действовать Огену на нервы. Ученый находился здесь не для пустой и глупой болтовни, а для серьезной научной работы.
И теперь Цлеп старался как можно меньше общаться с местными обитателями и практически все свое время проводил в написании заметок или исследовании шишкастой поверхности дерева.
Итак, он висел, сосредоточенно работая. Над ним, в виде столбов и облаков, реяли сонмы фалфикоров, и именно это он и пытался сейчас зафиксировать в своей писчей таблетке.
Конечно, слова «писал» или «делал записи» на самом деле мало подходят к совершаемым в эти моменты Огеном действиям. В таблетке нельзя писать в собственном смысле этого слова. В ее голографическое пространство входят с помощью специального стила, которым вырезают, формируют, раскрашивают, текстурируют, смешивают и аннотируют его содержимое единым действием. Это даже, в своем роде, настоящая поэзия. Внутри возникают образы, идеи и целые системы.
Таблетки эти были изобретены Разумом (или его эквивалентом), и ходили неясные слухи о том, будто изобретены они лишь для того, чтобы создать новое средство общения, недоступное людям (или их эквивалентам). Однако люди, подобные Огену, потратили свои жизни на то, чтобы опровергнуть это параноидальное мнение.
– Итак, кончено, – пробормотал ученый, убирая таблетку от лица и разглядывая ее. Затем, еще немного повертев головой, он показал таблетку своему компаньону, переводчику 974 Прафу, висевшему поблизости, прямо над его плечом.
974 Праф, существо пятидесятого порядка, служил в 11 корпусе Очистки листвы Йолеуса. Он занимался также вопросами разведки и перевода, отчего и был прикомандирован к Огену. Праф тоже внимательно посмотрел на таблетку.
– Ничего не вижу, – сказал переводчик на марианском языке Цивилизации.
– Ты слишком далеко висишь.
Существо покачало крыльями и уставилось прямо на Огена:
– А разве есть какая-то разница?
– Да, есть. Таблетка отсвечивает. Смотри, – Оген повернул таблетку другим боком и поднес ее поближе к глазам переводчика.
Праф вздрогнул, сжался и сделал движение, будто хочет улететь, но потом, видимо, собрался с духом.
– Да, там действительно что-то есть.
– Я пытался использовать известнейшее явление: обычно мелкие частицы не видны с далекого расстояния, но зато потом, собираясь в плотные группы, они вдруг становятся отчетливо видимыми, словно проясненная метафора в опыте концептуального понимания.
Праф снова повернул голову, открыл рот, вытянул длинный язык, дотронулся им до поверхности таблетки и опять съежился.
– И именно это сейчас зафиксировано?
– Да, и с большим умением, – ответил Оген и счастливо рассмеялся, но ученый не удержал стило, и оно упало в бездонную синеву под ними. – Ах, черт, – выругался Оген. – Надо было прикрепить его к поясу.
Тем временем стило превратилось в точку. И оба, не отрываясь, продолжали смотреть на нее.
– Это твой инструмент для писания? – поинтересовался 974 Праф.
– Да, – схватил свою правую ногу Оген.
– И у тебя нет другого?
Оген начал нервно кусать ногти на правой ноге.
– Хм… В общем-то, нет.
– Хм, – повторил и Праф.
– Наверное, лучше отправиться за ним, – почесав голову, предположил Оген.
– Только без меня.
И Оген, отпустив хвост и левую руку, упал в пространство, стремясь догнать свой инструмент. 974 Праф вдруг тоже расцепил коготки и последовал за ним.
Воздух был жарок и густ, он мягко гудел в ушах.
– Напоминаю, – сказал Праф, поравнявшись с ученым.
– Что? – Оген прикрепил таблетку к ремню, нацепил на уже слезящиеся глаза, чтобы защитить их от ветра, очки и завертелся в воздухе, пытаясь обнаружить пропавшее стило. Это было очень маленькое и очень ценное стило, и падало оно почему-то с пугающей быстротой. Одежда Огена раздувалась и трепетала, как флаг.
Шляпа с головы слетела, ученый было ухватил ее, но та снова выскользнула и унеслась куда-то вдаль. Наверху, как туча, нависало бегемотовое дерево, но и оно стало все более удаляться по мере их дальнейшего падения.
– Поймать шляпу? – спросил 974 Праф, перекрывая свист ветра.
– Нет, спасибо. На обратном пути найдем.
Праф снова перевернулся и уставился в синюю глубину. Стило мелькало где-то далеко черной точкой.
Праф подплыл к Огену так, чтобы рот переводчика оказался у самого уха ученого, а перья касались плеча.
– Как я уже говорил… – начал он.
– О, да?
– Йолеус хотел бы знать побольше о твоих выводах относительно теории эффекта гравитационной восприимчивости, влияющей на религиозность существ с частичной отсылкой к их эсхатологическим верованиям.
Оген потерял из виду стило и нахмурился:
– Что? Что еще там за верования?
– Я просто напомнил.
– Хм. Подожди-ка минутку. Мне кажется, оно полетело вот сюда, – ученый нажал кнопку на правом запястье, и одежда перестала реять по ветру и облепила его, как мокрая перчатка, прекратив болтаться на ветру. Затем Цлеп принял удобную позицию, сложил руки и обвил ноги хвостом. Праф тоже сомкнул крылья и принял более аэродинамическую форму.
– Но я не вижу того, что ты уронил.
– А я вижу. Так…
Стило уходило все ниже и ниже.
Дело было в том, что его воздушное сопротивление было гораздо меньшим, чем у Огена, даже при таком нырке вниз головой. Ученый на мгновение задумчиво посмотрел на Прафа:
– Я думаю, придется применить мощности.
Праф как-то подобрался, сложил крылья еще плотнее и вытянул шею. Так он быстро догнал Огена, но тут же расслабился, стал парить и заявил, что быстрее двигаться не может.
– Ладно. Увидимся позже.
Оген нажал пару кнопок на запястье, и сразу же завыли крошечные моторы на его ножных браслетах.
– Не пропадай! – крикнул он переводчику под все усиливающееся жужжанье моторных пропеллеров. В первые моменты Оген очень боялся столкнуться с чем-нибудь или кем-нибудь, а больше всего задеть переводчика. Впрочем, тот парил уже в нескольких метрах позади.
– А я попытаюсь пока поймать твою шляпу и постараюсь не попасть на обед к фалфикорам.
– Давай.
Скорость ученого все возрастала; ветер свистел в ушах, и этот свист лучше всего показывал ему, как растет давление на его тело. Оген на мгновение снова потерял стило из виду, испугался, что инструмент пропал навсегда, и обеспокоенно заметался в океане безмятежной синевы.
