— Интересно.
— Я же так думаю, Матвей, что если кого-нибудь из них удастся найти, ему не поздоровится. Струмилло отказывается распаковывать на заложников собственную казну, то есть казну Очира.
— Ему дорого обойдется жадность.
Иваненко не ответил. Он неподвижно сидел в кресле с раскрытым ртом и глазами. Я испытал мгновенный испуг — не умер ли он?! В палату ворвался Иван Сергеевич:
— А ну все брысь отсюда! Так, заснул. Даже глаза не закрыл. Пригласи-ка пару дюжих ребят, пусть перетащат его на койку в соседнюю палату. А ты иди, иди, нечего здесь пространство загораживать. У меня есть для тебя новость, я сообщу тебе, как только немного освобожусь.
Поздно вечером Иван Сергеевич позвонил мне и просил прийти к нему в каюту. Я застал его сидящим в кресле-качалке и закутанным в теплый плед. Вид у него был усталый.
— Я вот о чем хотел тебе сказать, — сказал он, пока я сам себе наливал чай, а заодно и профессору. — Ученик моего старого друга опубликовал результаты своих многолетних исследований. Он офтальмолог, Матвей.
Я насторожился.
— Он вернул зрение уже трем пациентам, слепым от рождения.
— Ну и что? Слепым уже давно возвращают зрение.
Я пристроился на пуфик напротив Ивана Сергеевича. Этот пуфик у Качина был мой, продавленный и очень удобный.
— Не совсем так! Не во всех случаях. Этот врач имплантировал им новые глаза, которые вырастил в лабораторных условиях. Восстановил… как это проще сказать… нервные связи. Пациенты сейчас находятся под наблюдением, результаты обнадеживают.
Я ощутил разочарование и заявил:
— Это не мой случай. Я не слепой.
— Какое это имеет значение? На свете есть человек, способный поменять пациенту глаза. Заменить их другими. Скажу больше: он может вырастить твои собственные глаза. Каждая твоя клеточка несет информацию…
И рявкнул из-под пледа сердито:
— Ты меня слушаешь?! Он трем человекам вернул зрение, трем безнадежно слепым!
— Только троим? А скольким не вернул?
— Он давно уже работает в этом направлении, но помогать пациентам он отважился только теперь, когда стал полностью уверен в успехе операции.
— Ты думаешь, в моем случае это возможно? — отозвался я. — Ты же сам говорил, что мой организм подстроился под мои глаза. Ладно, предположим, пересадить новые человеческие глаза теперь возможно. А как это отразится на моем организме?
Качин сердито фыркнул и забурчал:
— Если так и будешь сидеть, сложа руки, ничего не узнаешь.
— И что я должен делать? — спросил я, хотя знал, что именно Иван Сергеевич мне ответит.
— Надо лететь туда, к Селиму. Селим ибн Баязид аль-Абоси, офтальмолог с мировым именем, доктор медицинских наук. Он живет на Фаине, не на Земле.
— На Фаине христиан не очень-то жалуют.
— Что может случиться с христианином на Фаине? Не мели чепуху, Матвей. Что-то я не пойму, куда ты клонишь.
— Видишь ли, Сергеич, у меня нет достаточных стимулов, чтобы подвергать себя медицинским исследованиям и тем более демонстрировать кому-то свое уродство.
Я разозлился на себя за то, что вынужден расстроить старого человека. Ведь будет переживать, потеряет сон! Он уже заворчал слезливо:
— Ишь ты, стимулов ему недостаточно…
— Иван Сергеевич, пусть остается, как есть. Я уже двадцать лет такой, уже привык. Заводить семью не собираюсь. Какой из меня семьянин? К тому же неизвестно, чем кончатся такие исследования, так что суетиться ни к чему.
— Двадцать лет, пфи! — фыркнул Качин презрительно. — Кстати, некоторые мои ученики ухитряются жениться в семьдесят лет, да еще и детей заводят! Стоит вернуть человеческий облик хотя бы ради этого!
Я не хотел тратить время на пустопорожний разговор и едва сдерживал раздражение. Еще я испытывал недовольство собой, а это тоже раздражало.
— Насчет медицинских исследований не беспокойся, — продолжал Качин. — Селим будет проводить их не один, а со мной. Мы будем работать в паре.
— А ты уверен, что он будет с тобой работать? — цеплялся я за каждое слово.
Качин вздохнул и раскололся:
— Я с ним уже договорился. Я выходил с ним на связь, мы с ним славно побеседовали. Замечательный молодой человек! Он с удовольствием тобой займется.
— В этом я не сомневаюсь. Черт бы вас побрал! Я никуда не собираюсь лететь, ни на какую Фаину. Я ничего не хочу менять.
— Может, тебе не хочется потерять кое-какие способности? — с подозрением спросил Качин.
— Я давно ими не пользуюсь. Нет, дело не в этом. И в самом деле, до этого нашего разговора я считал, что вернуть себе человеческие глаза является верхом моих желаний, а теперь я понял, что это не так. Я давно уже привык к черным очкам, окружающие тоже ко мне привыкли. Извините меня, Иван Сергеевич. Не стоит расстраиваться.
— Да мне-то что? — насупился старый врач, тщетно скрывая огорчение, а в голосе проскальзывали старческие слезы. — Мне все равно, это твоя головная боль, а не моя…
Потом приподнялся в кресле:
— Как я не буду за тебя переживать, ведь ты — самый главный мой пациент во всей моей длинной жизни!
— Я не пациент! — оскорбился я. — Я всегда считал себя твоим другом, и вдруг оказалось, что я всего лишь пациент! Я абсолютно здоров, если ты до сих пор этого не знаешь.
Качин замолчал и нахмурился, только громко сопел и раскачивал кресло-качалку, толкаясь от пола тощей ногой. Я подосадовал на себя за несдержанность. Я умею быть терпеливым с подчиненными и с кем бы то ни было, почему же я позволяю себе несдержанность со старым человеком? Потому что считаю, что старый друг простит? Тут мы оба одновременно извинились друг перед другом.
— Я не собирался тебя обижать, — примирительно сказал старый врач. — Конечно, ты мой друг, но все же сперва ты стал моим пациентом, а уж потом другом. Твое здоровье для меня важнее, чем тебе хотелось бы, и от меня оно тоже зависит. Я потратил на твои глаза слишком много времени, сил и нервов, чтобы отступиться. В конце концов, ради них я бросил кафедру.
Он заявил это не без пафоса, и я рассмеялся:
— Не просто бросил кафедру, а подался в бега. Только ты сделал это не ради моих красивых глаз!
— Это было основной причиной. Я ни разу не пожалел об этом, Матвей.
И спохватился:
— Не уводи разговор в сторону! У тебя появился шанс снять черные очки, а ты упрямишься, как стадо ишаков.
— Всего лишь снять очки, Иван Сергеевич.
— Приобрести человеческие глаза. Вернуть себе человеческое лицо. Начнешь опять женихаться. Я еще не потерял надежду увидеть твоих детишек. Они же внуками моими будут! — Иван Сергеевич при слове "внуки" сжал пальцы в горстку и прижал к впалой груди. — Кто его знает, откуда прилетела эта твоя зараза вместе с астероидом… Вселенная большая, и мы бродим по ней, как по темному лесу с фонариком… Мало что видим, знаем и того меньше. Ты все-таки подумай, Матвей. Поди забыл уже, как выглядит синий цвет? Он очень красивый, синий…
