правды. Снижение скорости превратилось из неудобной, эмоционально чувствительной темы в нечто такое, о чем почти никогда не упоминалось. Как будто, если не говорить об этом, проблема каким-то волшебным образом исчезнет сама собой.
Простой факт заключался в следующем: голокорабли двигались слишком быстро. В начале своих путешествий, в приливе оптимизма, который сопровождал время стремительного технического и научного прогресса, их правительства делали ставки на будущее. Вместо того чтобы тратить триста лет на пересечение космоса до Крусибла - первоначальное, достижимое намерение, - путешествие можно было бы сократить всего до двухсот двадцати. Хитрость заключалась в том, чтобы продолжать сжигать топливо, съедая огромные запасы, которые должны были храниться в резерве до тех пор, пока голокораблям не понадобится замедлить ход. Вместо того чтобы использовать это топливо для замедления, они использовали бы что-то другое - какой-нибудь более эффективный процесс или совершенно новую двигательную установку.
Другими словами, что-то, что еще предстоит изобрести.
Но это "что-то еще" проявляло упорное нежелание появляться. Многие многообещающие пути привели в тупик. Проблески оказались миражами, мистификациями. Тем не менее исследователи продолжали работать: теория подкрепляла эксперимент, эксперимент подкреплял теорию. Интеллектуальные усилия охватывали множество голокораблей и простирались аж до Солнечной системы. Устремление поглотило жизни и мечты и выплюнуло горечь и уныние.
Никто не возражал против этого, по крайней мере, поначалу. Но постепенно воля ослабла. Исследовательские направления начали забрасываться, объекты консервировались или демонтировались.
И все же всегда находилось несколько индивидуалистов, светлых умов, таких как Травертин, которые были убеждены, что решение существует и что оно находится совсем рядом. Еще один толчок, и королевство принадлежало бы им. Они ставили все более масштабные эксперименты и творили все более извращенные вещи с материей, энергией и пространством-временем.
Наконец они совершили прорыв, который нельзя было оспорить.
Энергия, высвобожденная при разрушении голокорабля "Пемба", как было подсчитано, требовала объяснения вне рамок ортодоксальной физики Чибеса. Это было "доказательством существования" ПЧФ - пост-чибесовской физики. Если бы эту громоздкую мощь можно было укротить, использовать для приведения в движение, со всеми их заботами было бы покончено. Теперь они могли бы даже двигаться немного быстрее, если бы захотели.
Но "Пемба" зашел слишком далеко. Десять миллионов жизней были оборваны в одно мгновение - результат эксперимента, параметры которого были настолько неясны, что его никогда нельзя было адекватно реконструировать, даже если бы на то была воля. И риск повторения подобной катастрофы, связанной с выводом из строя второго голокорабля, не мог быть санкционирован. Соглашение "Пембы" рубануло, как гильотина.
Итак, Травертин встал на свой путь, постоянно проверяя власть Ассамблеи, сопротивляясь ограничениям, испытывая удачу. При последнем порицании ему повезло избежать тюремного заключения. Но Травертин всегда перестраивался и продвигался дальше. И здесь Чику пришлось согласиться с ним - Ассамблея всегда знала, что задумал Травертин, и предпочитала не вмешиваться. Потому что на каком-то невысказанном уровне они хотели, чтобы он преуспел.
Если и был какой-то положительный момент, который можно было извлечь из вчерашней трагедии, подумала Чику, так это то, что Травертин, должно быть, что-то заподозрил.
- Ваша экспериментальная аппаратура в Каппе была полностью разрушена, - сказала Чику, воспользовавшись возможностью высказаться. - Вместе, как я полагаю, со всеми относящимися к ней записями. Но от вас все равно потребуют отчета о том, что было задействовано.
- Значит, кто-то другой может воспроизвести мою работу?
- Таким образом, мы можем быть уверены, что никто и близко к ней не подойдет, - сказал Утоми.
- Очевидно, я добился прогресса. - Подбородок Травертина теперь был приподнят с его знакомым самоуверенным вызовом. - И если бы у меня был шанс, я бы сделал это снова. Я провел эксперимент и получил результат. Это для нас полезнее, чем пятьдесят лет теоретизирования.
- Если вы намерены выразить раскаяние, - сказал Утоми, - то сейчас самое подходящее время для начала.
- В чем? За две сотни жизней?
- Двести двенадцать, - поправила констебль, прежде чем опустить взгляд. - Итого двести четырнадцать. С тех пор, как мы начали заседание, они обнаружили еще два тела.
- Пусть будет триста. Тысяча. Вы думаете, это имеет значение? - Травертин оглядел лица людей, которые были потрясены этим заявлением. - Я скорблю о них, поверьте мне. Но выживание всего этого голокорабля зависит от замедления. Это десять миллионов жизней. Сотни миллионов в местном караване, миллиард человек рассредоточен по всем остальным голокораблям, и не только тем, которые направляются к Крусиблу, но и по другим внесолнечным мирам в других системах. Если бы моя смерть гарантировала необходимый нам прорыв, я бы покончил с собой прямо сейчас.
- Вы действительно в это верите? - сказал Утоми, на его лице был написан ужас.
Взгляд Травертина был немигающим, решительным.
- Абсолютно.
Чику изучала встревоженную реакцию своих собратьев. Она не могла быть уверена, что беспокоило их больше всего: тот факт, что Травертин мог сделать такое заявление в том единственном месте, где следовало бы просить о помиловании; или тот факт, что Травертин был совершенно и бесповоротно искренен в своих убеждениях.
Возможно, немного и того, и другого.
Позже в тот же день Чику вернулась в Каппу. Надевая свой скафандр, она намеренно придиралась к как можно большему количеству деталей, не вызывая подозрений. К счастью, это вряд ли было проблемой, поскольку многие из поисковиков возвращались со всевозможными незначительными повреждениями. К тому времени, когда она въехала в Каппу, назначенная Чику поисковая группа была далеко впереди и не предпринимала никаких попыток сбавить скорость. Это ее идеально устраивало. Она сказала им, что встретится с ними после того, как они завершат проверку одной из сетей, на перекрестке в паре кварталов за брешью. Они согласились; по их безразличным тонам было ясно, что представительница Чику Экинья может делать все, что ей заблагорассудится, с их точки зрения.
Ее уловка позволила ей, возможно, за тридцать минут добраться до места встречи, чего как раз хватило, чтобы вернуться в лабораторию и обрушившийся подвал. Если бы она опоздала на встречу с другой поисковой группой, ее действия могли бы привлечь внимание.
Она снова нашла дорогу в поврежденное строение. Из его разрушенной середины Чику посмотрела на далекий потолок камеры, очерченный теперь случайными созвездиями - высоко вверху горели огни ремонтных бригад, пытавшихся предотвратить разрушение еще большего количества облицовки. Она обратила свое внимание на импровизированный пандус, осколок упавшего неба, который все еще был на месте. Чику преодолела отрыв с большей уверенностью, чем в своей первой попытке.
