Роман Злотников - Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)

— Я что, рожу им этот караван? Я что, собственной волей сюда притащился? Неарх сидит там у себя и горя не знает, а Падальщику того и гляди глотку перережут! — орал капитан, брызгая слюной.

— Так уж и перережут, — усомнился Полубой.

— Запросто могут, — успокаиваясь, Падальщик плюхнулся на стул и поманил Касьяна, чтобы тот наклонился поближе, — видел, Утконос каждый приказ норовит оспорить? Самое правильное было бы его за борт проводить, так ведь у него приятелей полкоманды!

— Так давай мы его опередим, — предложил Полубой. — Чего ждать-то? Ночью кому глотку вскроем, кого припугнем, и снова все наладится.

— Ха, ты и вправду Убивец, — в голосе Падальщика послышалось уважение, — а на абордаж кто пойдет? И так вместо тридцати пяти двадцать два абордажника осталось. Вот то-то. Ладно, ты, главное, держись меня, Убивец. Сам понимать должен: как мне каюк, так и тебя прирежут, как барана.

— Все понимаю, капитан, — Полубой допил остывший матэ и поднялся, — не сомневайся. Ежели что, я тебя не продам. Убивец не Убивец, а я добро помню.

— Вот-вот, не забывай. Только бы конвой появился, — воздев глаза к потолку, взмолился Росс, — добычу возьмем, парни подобреют, а Утконоса я сразу спишу, как на базу вернемся.

К вечеру до бога, или дьявола, кому там молился Падальщик — неизвестно, но молитвы его дошли. Баззеры боевой тревоги сорвали экипаж с коек и разбросали по боевым постам. На сенсорах дальнего обнаружения, работающих в пассивном режиме, появилось три десятка отметок. Судя по полям отражения это шел так долго ожидаемый караван.

Запрос с Двины поступил, когда «Псковитянка» миновала границу ближних радарных станций. Зазнобин скомандовал ответить, гадая, кто его вызывает. Вышло как нельзя лучше — вызывал старый приятель, с которым они вместе начинали каботажную торговлю с Каниным Носом — Геннадий Решетников. Зазнобин, которому надоело болтаться в системе, стал летать все дальше — и на Новый Петербург, и на Кедр, даже на Светлую забирался, а Решетников, у которого дела с торговлей сразу не заладились, перешел в наземную службу. Когда Зазнобин последний раз слышал о приятеле, тот работал начальником Двинского космопорта, и когда на экране появилось худое лицо Геннадия, Зазнобин понял, что тот вполне доволен своим положением и менять ничего не собирается.

— Ну здорово, пират, — приветствовал Решетников старого друга.

— Тихо, ты что, — в притворном испуге округлил глаза Зазнобин, — на весь эфир орешь! А вдруг услышит кто?

— Пусть все знают — Ванька Зазнобин сподобился домой завернуть, — усмехнулся Решетников, — а я все думаю: пошлешь запрос за разрешением на посадку или так и будешь красться, аки тать в ночи.

— Пожалуй, подкрадешься к вам. Видал я, как вы оборону отстроили. Молодцы. А что не запрашивал — так ведь знал, что ведете меня. Слушай, у меня тут раненый. Приготовь, будь другом, санитарный глидер и флотских предупреди. У вас ведь все еще восьмая бригада стоит?

— Стоит, куда денется. Отъелись, бездельники, семьями обзавелись. Фрегаты в доках, на патруль парами раз в месяц ходят. А кто там у тебя? Из команды?

— Нет. Капитан первого ранга Небогатов, командир эсминца «Дерзкий». Его гетайры возле Лотара подловили. Из всего экипажа только он, лейтенантик молоденький, да комвзвода морской пехоты уцелели.

Решетников нахмурился.

— Ты не путаешь? Это же, можно сказать, объявление войны России! Чтобы Александр пошел на это?

— Не путаю. Обеспечь Небогатову госпиталь, а я тебе расскажу, как дело было. Я, можно сказать, с галерки наблюдал.

— Ладно, — кивнул Решетников, — садись на Онегу, юго-восточный сектор. Вас будут ждать.

Экран погас, а Зазнобин собрал бороду в кулак и крепко задумался. Ну допустим, Генке он объяснит, как оказался на службе у Александра, но если флот захочет узнать подробности последнего боя «Дерзкого», то могут возникнуть вопросы. Самый неприятный будет первым, и прозвучит он примерно так: а почему Иван Зазнобин на своей «Псковитянке» не помог русскому эсминцу? Конечно, формально он мог остаться в стороне, но по совести… Как объяснишь, что рядом висел Кассандр сам-третий и если бы Иван дернулся — разнесли бы его вместе с «Псковитянкой» на атомы. Да и не успевал он — застал самый конец боя, когда «Дерзкий» уже и на корабль похож не был. Решето, а не корабль. Хорошо, хоть удалось отследить и принять модуль с полумертвым капитаном, лейтенантом и воющим от бешенства морпехом.

Зазнобин поднялся с капитанского кресла и направился к выходу с мостика, по пути гулко хлопнув по спине навигатора Егора Тагирова.

— Ну, Егор, слышал, где швартуемся? Не забыл Онегу?

— Дом родной не забудешь, — Тагиров повернул к нему хищное лицо с бородкой, как у татарского мурзы. Собственно, и в облике у него было что-то восточное, и несколько поколений русских предков не смогли заглушить восточную кровь. — Свечу пудовую в церкву обещал, как вернусь. Вот и довелось воротиться.

— В болото не посади нас. Помнишь, там по краю трясина?

— Все помню, Боярин. Ученого учить — только портить.

Зазнобин вышел в коридор и направился вниз, на жилую палубу. Здесь же находился медотсек, в котором в криокамере лежало облепленное датчиками тело Кирилла Небогатова.

В медотсеке сидели, хмуро двигая по доске шахматные фигурки, Титов и Старгородский. Аким Селиверстов, который помимо обязанностей кока был на «Псковитянке» еще и врачом, давно отчаялся выгнать их из отсека, смирился и теперь сидел рядом, пытаясь подсказать Старгородскому, что ему сейчас поставят мат.

Когда покореженный модуль втянули в шлюз, Зазнобин не верил, что там кто-то живой, хотя биодатчики показывали наличие биологически активных объектов. Уж очень страшно досталось модулю — дюзы были исковерканы, а на обшивке проще было сосчитать целые места, чем пробоины. Когда взрезали люк, из модуля пахнуло кровью, рвотой и едким запахом пота. Зазнобин постучал кулаком по обшивке.

— Эй, живой есть кто?

— Передушу, суки!!! — лейтенант Старгородский, оскаленный, в иссеченном скафандре и с обломком палаша в руке, вылетел из модуля, дико вращая глазами: — Ну, кто тут первый?

Зазнобин поймал его за плечо, развернул к себе и присел — Старгородский наотмашь рубанул половинкой палаша на уровне головы.

— Парень, да ты очумел? Свои!

Лейтенант, затравленно озираясь, обежал взглядом собравшихся в шлюзе. Лицо его скривилось, палаш со звоном выпал из руки.