— Ну-ну, — на безобидные подначки я научился не обижаться еще в детстве, так что лишь устало вздохнул. К чему обижаться на глупые слова? Если на них обижаться, они обретают под собой почву, а ты становишься ослом.
— Не трогай установку, кстати, она под защитой, убьешься, — предупредил титрин и умчался дальше вдоль ряда.
— Ну и ладно, — буркнул я, — пойду, попробую починить поломанную игрушку, выбираться то отсюда как-то надо? И нужно очень хорошо подумать, в какую сторону прорубаться, потому что запас батарей ограничен. К тому же с одной стороны лава, с другой вообще коридора может не быть. Схемы ходов то нет.
Нагнувшись, острием пластины я отпорол кусок брючины и обмотал ею руку. Стало значительно лучше, а то боль была просто одуряющая.
Когда лучик фонарика стал тускнеть, я совсем выбился из сил. И разозлился. Я здорово навредил роботу, но не тем, что выдрал провода. Провода я нормально обратно прикрутил. Вся проблема была в том, что я закоротил сети и теперь эта глупая машина никак не хотела запускать ручную программу управления.
— Ну что, Доров, никак? — ехидно уточнил титрин, шевеля усами. Он снова сидел рядом со мной.
— Я же не механик, а капитан, не обязан, знаешь ли, во всяких железяках разбираться, — буркнул я.
— Вот не уверен, что не должен. Капитан должен…
— Бред все это, Титрин, капитан, это тот человек, который готов взять на себя ответственность за все происходящее у него на борту.
— Тогда я вижу только один способ выбраться отсюда, потому что все оружие защищено электрическими сетками, к нему не подберешься. А подпитывается все это богатство из центральной сети.
— И какой же способ выбраться? — уточнил я и, присев рядом с мертвым роботом, выключил выгорающий фонарик. Посидим пока в темноте, свет нам может еще понадобиться.
— Учинить тут разгром, чтобы сработала система оповещения, и комендант пришел проверить, все ли в порядке с его товаром.
— Ты сам пронимаешь, что предлагаешь?
— Отчетливо, Антон. Это — Сафари, ты неприкосновенен, даже зная такую тайну.
— Ее выжгут у меня из мозга, — возразил я. — Комендант меня с такими знаниями не отпустит.
— Отпустит без них, зато ты будешь жив.
Я вздрогнул.
— Доров? Это неизбежно. Ты забыл?
— Да что я забыл?! — не сдержавшись, я закричал.
— Ты должен через все это пройти, — так же спокойно ответил Титрин. — Ты же главный герой чужой пьесы. И пока авторское право не перейдет к тебе, ты будешь лишь марионеткой, играющей в игру чьего-то воспаленного разума.
— Это смахивает на философию о душе бездны. Я подумал, кстати, над твоими словами.
— И конечно, души в пустоте ты не нашел, — отозвался Титрин. — Нет, все это не философия, Доров, а всего лишь умелое руководство. Тебе дают право отыгрывать раунд за раундом, но не более того…
— Невозможно спланировать все это, — я развел руками, хотя прекрасно понимал, что этот театральный жест в темноте не более чем самоуспокоение.
— Мне очень жаль, что ты так думаешь, — совсем тихо сказал Титрин.
— Да почему я должен тебе верить? — вспылил я. — Ты вообще подставное лицо, ты мне не друг, я же не знаю, кто ты на самом деле! Вдруг ты подослан ко мне, чтобы все это воплощалось в реальность!
— Может быть, а может и нет. Не горячись, ты меня пугаешь. Ощущать себя инструментом в чужих руках страшно, осознавать, что за тебя все события уже расписаны вперед — еще страшнее. Но толку с испуга не будет.
— Если так судить, то конец Сафари тоже уже определен? — совладав с собой, спросил я.
— Ты победишь, — без выражения сказал титрин. — Победишь, станешь героем, получишь приз, получишь авторство. Ты — любимчик, и это было понятно с самого начала. Незаурядно харизматичен и прозрачно глуп. Молод и горяч, набит до макушки глупостями о чести и равноправии. Такой герой сейчас востребован во всей Вселенной, погрязшей в дрязгах, корысти, грязи и пошлости.
— Ну, скажи еще, что к Сафари сценарий писал ты…
Мне показалось, я почувствовал короткий взгляд титрина на себе.
— Думаешь, все те интриги, которые остались нерешенными во Вселенской Пьесе, догонят меня сейчас? — так и не дождавшись ответа, снова спросил я.
— А ты думал избавиться от призраков прошлого?
Я сплюнул на пол. Разговор мне категорически не нравился, и титрину я внезапно перестал доверять. Промывка мозгов, на которую мне предлагал пойти этот усатый прохвост, была для меня самым худшим вариантом. Не знаю, как это будет, да и знать не хочу! И точно понимаю: невозможно все предусмотреть, а, значит, у меня есть свобода действий. При таком количестве решающих факторов каждый из них контролировать нереально, нужно только определить слабое место и давить на него.
«Ты победишь, ты станешь героем, получишь приз», — все чушь, все ложь. Вокруг одна ложь, приправленная реалистичными декорациями, и нужно просто об этом помнить.
Мы молчали. Темнота сдавливала сознание, но я старательно раскрывался, давая себе отдых. Время еще есть и можно подумать немного о чем-то отвлеченном, но почему-то мои раздумья все время возвращались в Тверскому. Надеюсь, он еще жив, думается, там внизу жизнь не сахар. Если уж тут мне не понравилось, то что же там?
— Ты разузнал что-то полезное? — чтобы прервать звенящую тишину, спросил я. — Кто такой Перышко?
— Кое-что узнал, конечно, — отозвался титрин. — Это заключенный.
— То же мне новость, кем еще мог оказаться Перышко? — возмутился я.
— Охранником, — отрезал титрин. — Комендантом.
— Круто, — проворочал я. — Круг сузился.
— Сузь его еще больше, Перышко — женщина. В большом авторитете у заключенных, но мне не удалось узнать, как давно она тут. Никто не говорит друг о друге правду. Только какие-то байки. Вычленить из них информацию очень сложно.
— Когда я осматривал склад, заметил решетки на потолке. Такие же решетки я видел в коридорах. Что это, не в курсе? Вентиляция?
— Каналы воздухообмена, — поправил меня наставительно журналист.
— А я что, сказал другое?
— Другое. Это система, по которой циркулирует воздух. Сразу за решеткой находится контейнер регенератор, потому что замкнутая система ходов на Селе должна все же снабжаться кислородом. Кроме того, каналы предназначены для того, чтобы можно было подать в любое помещение газовую смесь, подавляющую агрессию или сознание, если намечается бунт и его нужно предотвратить.
— Эти ходы большие? Я пролезу?
— Нет. Потому что не попадешь в них. На каждом люке защита, лучше даже не прикасаться.
