По периметру стояли столы, вырезанные из камня, с грубыми, покрытыми царапинами столешницами. В глубоких трещинах, будто прожилки, застыло что-то бурок: толи пролитое питье, толи кровь. Между столами бродили белые от недостатка солнца женщины, предлагая в качестве товара собственные тела. У одних во взгляде была пустота, тоскливая отрешенность или страх, граничащий с безумием, другие улыбались вызывающе, с легким сумасшествием тех, кому уже давно нечего терять.
Я видел шныряющих то тут, то там торговцев, предлагающих то, что удалось отобрать у новичков и слабых, или украсть у зазевавшихся. Ближе к арене в огороженной тросами и цветными лоскутами нише, сидела и вовсе странная личность: массивное, расплывшееся тело свисало со всех сторон из широкого инвалидного кресла. Это не мешало гуманоиду глазеть на всех со смесью брезгливости и снисхождения. Стоявшая по периметру и за спиной толстяка охрана говорила сама за себя. Похоже, это был один из влиятельных заключенных Шлюза 12, о которых говорил Бартик.
— Рафчик, — поймав мой взгляд, пояснил тосс. — Местный авторитет. Не вздумай связываться не по делу — пожалеешь и неоднократно. Толстяк может устроить любую сделку и за хорошую плату достанет все что угодно: вещи, препараты…
Я его не слушал. Я смотрел до рези в глазах, не мигая, и терял… терял самообладание. Как юнец! Как глупый юнец!
— Перышко! — заорал я, прыгая вниз. — Тверской, мать твою!
Сдали нервы, и я уже не понимал, что делаю. Я приземлился на стол, расшвыряв какие-то тарелки, врезал коленом в челюсть потянувшемуся ко мне чужаку, соскочил вниз и метнулся мимо арены. Меня пытались удержать, сзади что-то сдержано крикнул Бартик, но я уже перемахнул через разлом, поднял кучу брызг, пересекая затопленную лестницу, и ворвался в толпу охраны. Я уже видел за спинами охраны стоявшего на коленях Яра с разбитым до неузнаваемости лицом, привязанного стальным тросом за запястья к кольцу в полу, видел и Перышко, сидящую рядом с толстяком.
Толпа выла, когда я, слепо маша кулаками, пытался прорубиться через два десятка шагнувших мне на встречу охранников, каждый из которых вмещал в себя двоих таких людей как я. Любой из них мог переломить мне хребет, но было просто невозможно остановиться. И даже скользящий удар в лицо меня, кажется, не остановил. Я еще бежал в мыслях, и мои руки смыкались на тонкой белой шее…
И одновременно я видел потолок и удивительной красоты зеленые узоры на нем. Потом рассеянный свет от этих узоров дрогнул, надо мной нависло одутловатое лицо.
Медленно возвращался слух и крики, и кто-то громко сказал:
— Бросьте вы его, пусть очухается сначала, дальше решим. Есть дела поинтереснее. Нырялка! Что, Перышко, не передумала нырять? Септун готов, видал, в одних портках стоит!
— Не передумала, — звонко ответила она. — Но если вы на стриптиз надеетесь, то это ведь не ко мне.
Дружный смех, похожий на гогот.
— Отвяжите его, пусть ныряет первым, я ему фору даю, — взревел кто-то. Надо полагать, Септун.
Я попытался подняться, не понимая зачем, приподнял голову и снова уронил ее на камни. Все, приехали, второе сотрясение за местные сутки и левый глаз плохо видит. Потолок кружится, свет расплывается…
— Ну, и куда тебя понесло? — рядом со мной на корточки присел Бартик.
— Отойди от него, не видишь, это теперь собственность Рафчика? — прогудело надо головой.
— Моя собственность не может стать чьей-то, — веско отрезал тосс. — Ну, что, допрыгался, землянин? Гляди?..
Я перевернулся на бок и мне стал виден развернувшийся по центру прямо над провалом арены экран.
— Если ты хотел таким замысловатым способом заменить своего друга в этом испытании, то совершил оплошность…
— Заткнись, — прошипел я, глядя, как погрузились в воду ныряльщики. Первой, легко словно стрела, вошла в воду Перышко, следом плюхнулся Яр и уже потом широкоплечий Септун. Руки у него были похожи на две медвежьи лапы, толстые, с оттопыренными пальцами.
Кричали зрители. Кто-то томно стонал в темном углу, улюлюкали и всячески поддерживали участников сидящие за столами. Ближе к экрану собралась целая толпа. Задрав головы, они с интересом смотрели, как мощными гребками продвигаются вперед пловцы.
Затопленные стылой водой штольни были слабо подсвечены линиями на стенах и потолке. Они пересекались; переходы сходились и расходились, пытаясь запутать и задушить в своем водяном плену, но Перышко знала, куда надо плыть, и вот она всплыла в каком-то кармане хлебнуть воздуха, но сразу ушла под воду. Следом, почти не отставая, вынырнул Яр. Задышал шумно, часто-часто, вентилируя легкие, и погрузился, стараясь не отставать от женщины.
Я зажмурился, представив себя на месте Тверского, неожиданно ощущая острый приступ клаустрофобии. Тело стало вялым, непослушным, дыхание само собой участилось, а на лбу выступили капли пота.
Вот оно как, — подумал отстраненно, — окажись там я и вряд ли бы смог сохранить хладнокровие.
Толпа взревела. Я дернулся, приподнялся, чтобы увидеть, как в полностью заполненном водой коридоре сцепились Яр и Септун. Он обхватил Тверского своими лапищами и душил, выдавливая из грудной клетки Яра жалкие остатки воздуха. Искаженная в жутковатом оскале физиономия инопланетянина проплыла по виртуальному экрану, и зрители завыли с каким-то диким, первобытным восторгом.
Звери, — хотел сказать я, но кто бы меня услышал.
Яр, тем временем, тонуть не собирался. Он извернулся, высвободил руку и вдавил пальцы в глаз противника. Тот шарахнулся в сторону, дернулся и ударился спиной о стену, а Яр, выгадав время, нырнул глубже, стремясь ко дну. Септун, помешкав, ушел следом.
Правая рука Яра двигалась плохо, почти не помогая грести, и потому Спетун с легкостью догнал землянина у самого дна, но лишь для того, чтобы в расплывающемся пятне черной крови начать опускаться на пол коридора. Полковник нырял не ради развлечения, он подхватил обломок породы и, улучив момент, пробил им переносицу врага. Отшвырнул угловатый камень, Яр рванулся вверх, но тут везде был лишь потолок коридора. Он с отчаянием ударил в него ладонью, выпуская остатки воздуха, дернулся вперед. Еще и еще.
Мне стало почти так же душно, как Тверскому, я чувствовал сдавливающую легкие боль, ощущал мысли, мечущиеся в его черепе.
«Глотнуть, глотнуть воздуха. Или воды».
И боль в руке. Я чувствовал Яра так, будто сам тонул в том коридоре. Указательный и средний пальцы были сломаны, но боль отрезвила и уже не он — я рванулся вперед с удвоенной силой. И вынырнул в маленький и узкий воздушный карман.
