Через некоторое время он понял почему.
В зал деревянной походкой вошло с десяток диких. Эти существа никогда не отличались особой сообразительностью, занимая некую промежуточную ступень между животным миром тоннелей и цивилизованными обитателями Города этнамов, но сейчас их поведение было вообще ни на что не похоже. Свирепые по натуре, не терпящие ничьего соседства, они спокойно шли между восседавшими на пауках карликами, сжимая в волосатых руках примитивные орудия убийства.
Рогман ощутил, как всколыхнулась волна чужеродных мыслей, словно сама тьма прошлась по залу своим черным крылом, и дикие, как по команде, задрали головы, уставившись на него.
Вот, значит, как… Вот почему они напали на своего же сородича, Говорящего-С-Вещами, который являлся личностью неприкосновенной для любого члена тоннельной орды. Ими управляли эти гнусные, оседлавшие пауков отродья!..
«Ушастый!»
Острая мордочка повернулась к Рогману.
«Разбей их морок! Постарайся! Хотя бы на миг!»
Нетопырь понял. Он повернулся всем телом в сторону диких и заверещал, подкрепляя визгливой волной ультразвука свой мысленный посыл.
Несколько томительных секунд ничего не менялось. У Рогмана захватило дух, казалось, кости черепа сейчас треснут от исторгаемой нетопырем неслышной звуковой волны. Пауки в зале и на трубах беспокойно заворочались, даже те, кто уже пожирал трупы, вдруг задергались, ощутив неладное…
В воздухе царило нечто необычное. Рогман внезапно понял, что ОЩУЩАЕТ ЭТО.
Чувство оказалось сродни тому, которое охватило юного клонга два года назад, когда его рвануло в трубу вентиляции. Только в этот раз зуд не охватывал кончики пальцев, просто в голове исчез иссушающий звон…
Он совершенно не был готов к тем переменам, что творились внутри его сознания, которое внезапно рванулось вверх, будто могло существовать отдельно от бренного тела.
Но что больше всего ужаснуло Рогмана – там, наверху, над поверхностью бытия, его ждали!.. Ждали много лет… Словно с самого рождения знали о нем, а он в свою очередь знал, как обращаться с этим НЕЧТО…
Конечно, Рогману ничего бы не сказали такие термины, как наследственность и генная инженерия. Он просто до дрожи перепугался того, что сделал, когда его сознание вырвалось за пределы сущего и проникло в НИКУДА.
Нетопырь выглядел как бледное пятно на фоне ослепительного света. Сонмище пауков-симбионтов, наоборот, расползлось под ногами жирной кляксой иссушающей тьмы… Дикие вообще воспринимались как бесформенная масса серого цвета.
И над всем этим парил некий образ…
Рогман не мог описать лица. Его душа дрогнула, исказилась в нем, словно в зеркале, черты прекрасного, неведомого создания вдруг подернулись рябью, будто он своим присутствием всколыхнул их, как бывает, когда шлепнешь ладонью по поверхности воды, в которой живет твое собственное отражение…
Она ждала его… Ждала тысячи лет…
У нее не было собственной воли. Она являлась лишь отголоском, проводником, вечной памятью миллионов жизней.
Жизней, которые ушли, оставив ее одну, а по Миру растеклись серые пятна БЕЗМЫСЛИЯ…
КИМПС…
ЭТО БЫЛА ОНА!..
Совершенно одна, в оглушающей тишине Мира, который покинул разум. Потерявшая смысл. Утратившая волю. Сохранившая лишь слабую память о своем истинном предназначении и жажду… Неистребимую жажду любви. Жажду жизни…
Рогман вдруг отчетливо понял: кем бы ни являлась эта КИМПС, она бессильна перед растекающимся пятном черной проказы. Ей не дано бороться самой. Ей дано лишь право исполнять. Ту волю, что в конце концов возобладает в этом постмировом пространстве.
И еще Рогман отчетливо понял: именно он своим рождением разбудил КИМПС. Она очнулась лишь для того, чтобы ужаснуться постигшим Мир переменам и осознать: появившийся малыш слишком далек, до него не дотянуться, все исковеркано, сломано, а значит, и она уже ни к чему…
Она больше не могла созидать. Старый Мир умирал вслед за своими создателями. Все кануло в Лету, от былого остался лишь он, Рогман, – маленькая частичка плоти, да заветная карточка генетического кода, затерявшаяся где-то у самого дна Мира…
…Потом, спустя много лет, Рогман неосмысленно позвал ее в порыве отчаяния… и она пришла!.. Тогда в теснине сырой улицы Города этнамов он крикнул, приказал: спаси! И она безропотно рванулась к нему, подняла, унесла прочь… и вновь потеряла. Дряхлые стены не выдержали неистового рывка. Все содрогнулось, местами Мир рухнул, открывая новые пути миграции для населяющих его существ, выпустив из самых затерянных, гиблых подземелий эту самую черноту, что расползалась бездумной, алчной проказой, оккупируя ярус за ярусом, неуклонно подбираясь туда, где еще теплилось нечто отдаленно похожее на настоящую жизнь, такую, как была до катастрофы…
…Это наваждение длилось не больше нескольких секунд.
Он впитал ее мысли, ее боль, ее надежду, вместе с ней разум блайтера ужаснулся бедам Мира, и внезапно в его душе взорвался ком удушливой боли – очень долго он копил в себе ощущение неправильности, которое перерастало в темную ненависть к тем, кто пировал на останках настоящей жизни…
Рогман никогда не забудет дрожащих, плавящихся черт прекрасного лица, которые исказились, впитав его мысли.
Голос молил – спаси.
Он же приказал – убей.
Серое пятно перед глазами расплылось, и вернулся дымный сумрак зала, жадные, горящие голодным огнем глаза, только вот с дикими что-то произошло – они встрепенулись, недоуменно озираясь, словно не могли понять, куда же это их занесло, потом взгляд одного из них зацепился за трупы родичей, которых оседлали пауки, и гневный рык перебил иссякающий визг нетопыря.
Волосатая рука с дубиной обрушилась на голову ближайшего карлика, размозжив того во влажное пятно на загаженном полу. Сумрак огласили вопли. В зале взвихрился водоворот тел. Волосатые создания неистовствовали. Очнувшись, они мгновенно осатанели от гнева и страха, совершенно не понимая, как оказались здесь, в окружении страшных враждебных существ. Волосатые исполины крутились на месте, круша все подряд, их дубины вздымались и падали с чавкающим звуком сминаемой плоти и ломающегося хитина.
Через минуту пауки, не выдержав бесноватого напора, прыснули в разные стороны, разбегаясь по тоннелям, а обезумевшие от побоища волосатые существа ринулись следом. Их разум уже застила кровь, и никакое внушение не могло проникнуть в этот момент под приплюснутые лбы диких.
Рогман в изнеможении оперся спиной о стену. Одной рукой он по-прежнему сжимал безвольное тело спасенной, а другая, отпустив прорезиненную рукоять оружия, легла на загривок притихшего, обессиленного нетопыря…
