— В беде? — Тревиц, похоже, очнулся и слегка нахмурился.
— Я имею в виду корабль. Это новая модель, и что-нибудь могло сломаться. — Пелорат позволил себе слегка улыбнуться.
Тревиц энергично покачал головой.
— Я виноват, что ничего не сказал вам, Янов. Корабль в порядке. Просто я искал гипер-реле.
— А-а, понятно. То есть, непонятно. Что такое гипер-реле?
— Сейчас объясню, Янов. Я могу связаться с Терминусом в любое время, если захочу, как и Терминус со мной. Они знают, где корабль, из наблюдений за нашей траекторией. Без наблюдений они тоже могут отыскать нас по массе, прочесав ближний космос. Масс-детектор обнаружит корабль или метеоритное тело, причем зарегистрирует энергетическую характеристику обнаруженной массы. Это позволит не только отличить корабль от метеорита, но и опознать конкретный корабль.
Каждый корабль имеет характерные особенности в расходовании энергии независимо от того, какие устройства он включает или выключает. Конечно, может попасться неизвестный корабль. Но наша энергетическая характеристика наверняка есть на Терминусе, и нас опознают, как только обнаружат.
— Мне кажется, Голан, что прогресс цивилизации есть не что иное, как прогресс в ограничении частной жизни и тайны личности.
— Возможно. Но рано или поздно нам придется переместиться через гиперпространство, так как без этого мы не способны на межзвездные путешествия и обречены болтаться в одном двух парсеках от Терминуса всю оставшуюся жизнь. При выходе из гиперпространства происходит разрыв обычного пространства. Мы переместимся на сотни парсеков за одно мгновение ощущаемого времени. И нас практически уже невозможно будет обнаружить.
— Понял.
— Если только они не установили у нас на борту гипер-реле, которое посылает сигнал, характерный для данного корабля, через гиперпространство. В этом случае власти на Терминусе всегда будут знать, где мы находимся. Это ответ на ваш вопрос. Есели у нас на борту есть гипер-реле, то нигде в Галактике мы не сможем скрыться и никакие комбинации гиперпрыжков не помогут нам ускользнуть от их приборов.
— Но, Голан, — вкрадчиво сказал Пелорат, — разве нам не нужна защита Сообщества?
— Да, Янов, но только если мы сами о ней попросим. Вы сказали, что прогресс цивилизации есть прогресс ограничения частной жизни. Мне такой прогресс не нравится, я хочу передвигаться свободно, как пожелаю, во всяком случае до тех пор, пока мне не понадобится защита. Поэтому я бы почувствовал себя гораздо лучше, если бы у нас на борту не оказалось гипер-реле.
— Вы его нашли, Голан?
— Нет. Если б нашел, может быть, сумел как-нибудь вывести из строя.
— А как оно выглядит?
— В том-то и дело. Может быть, я не смогу его распознать. Раньше я знал, на что оно обычно похоже и как его проверить, но у нас корабль последней модели, разработанный для специальных задач. Может быть, гипер-реле встроено в какое-нибудь устройство так, что его нельзя заметить.
— С другой стороны, может быть, вы его не нашли, потому что его здесь нет.
— Я боюсь принимать это на веру и не хочу совершать Прыжок, пока не узнаю точно.
Пелорат воскликнул, будто совершил открытие:
— Так вот почему мы дрейфуем через космос! А я удивлялся, почему мы до сих пор не прыгнули. Я, знаете ли, слышал о Прыжках и немного нервничал. Все ждал, не прикажете ли вы мне пристегнуться, или проглотить таблетку, или что-нибудь в этом роде…
Тревицу удалось улыбнуться.
— Ну что вы, Янов. Теперь не древние времена. На нашем корабле обо всем заботится компьютер. Я даю команду, а он делает все остальное. Вы вообще ничего не заметите, увидите только, что звездное поле на экране изменилось. Как будто сменили слайд, если вы видели демонстрацию слайдов.
— Дорогой мой! Я совсем ничего не почувствую? Странно. Я даже несколько разочарован.
— Я никогда ничего не чувствовал, хотя служил не на таких совершенных кораблях, как этот малыш. Но мы пока не прыгаем не из-за гипер-реле. Нам надо улететь подальше от Терминуса и от солнца. Чем дальше мы находимся от массивного тела, тем точнее получится наш Прыжок. При аварии есть риск выйти из гиперпространства в каких-нибудь двухстах километрах от планеты, и нам повезет, если мы уцелеем. В Галактике гораздо больше безопасного пространства, чем опасного, поэтому на безопасность можно рассчитывать. Но вероятность выйти из гиперпространства в нескольких миллионах километров от большой звезды или в центре Галактики остается. Тогда мы можем, не успев глазом моргнуть, изжариться. И чем дальше от массы мы перед Прыжком, тем меньше риск, что случится что-нибудь подобное.
— В таком случае, будем осторожны.
— Вот именно. И прежде я хочу найти гипер-реле. Или убедиться, что его нет.
Тревиц вновь погрузился в размышления, и Пелорат, обращаясь к нему, слегка повысил голос, чтобы пробиться сквозь барьер сосредоточенности:
— Сколько нам осталось?
— Что?
— Я хочу сказать, когда нам совершать Прыжок, если бы вы не искали гипер-реле, мой дорогой мальчик?
— При нашей скорости и траектории, примерно на четвертый день после вылета. Я вычислю на компьютере точное время.
— Значит, для поисков у вас еще два дня. Могу ли я внести предложение?
— Да?
— Я убедился по своей работе, совершенно не похожей на вашу, но здесь можно допустить обобщение, что нацелить себя на конкретную проблему слишком упорно — означает обречь себя на поражение. Я советую вам расслабиться, отвлечься, поговорить о чем-нибудь другом, и тогда ваше подсознание освободится от гнета навязчивых идей и решит задачу само.
Минуту Тревиц смотрел хмуро, затем улыбнулся.
— А почему бы и нет? Расскажите, профессор, почему вы увлеклись Землей? Откуда взялась странная мысль о планете, с которой мы все произошли?
— А! — Пелорат кивнул, вспоминая. — Это было давно, больше тридцати лет назад. Я собирался, поступив в колледж, стать биологом. Я особенно интересовался разнообразием видов на разных планетах. Это разнообразие — если вы и знаете, то не обидитесь, что я вам расскажу — очень мало, формы жизни во всей Галактике, по крайней мере те, что зарегистрированы, имеют одинаковую белково-нуклеиновую химию.
— Я учился в военном колледже, — сказал Тревиц, — и нас учили в основном ядерной и гравитической технике, но не такой уж я узкий специалист и кое-что о химической основе жизни знаю. Нас учили, что вода, белок и нуклеиновые кислоты — единственно возможная основа жизни.
— Крайне неосторожное заявление. Безопаснее сказать, что другие формы жизни пока не найдены, во всяком случае не опознаны. Но самое удивительное, что видов местных, встречающихся только на одной планете, очень мало. А распространены на всех планетах Галактики виды, родственные между собой, включая Homo Sарiens. Они родственны биохимически, физиологически и морфологически. Местные же виды по этим характеристикам отличаются и от распространенных форм, и друг от друга.
