Поспешно вытащил из кармана плитку концентрата – не шоколад, тот размяк бы на жаре, но такой же калорийный. Под бумажной оберткой, которую я, рыча, сорвал зубами, обнажилась блестящая поверхность фольги. Импровизированным зеркальцем стал пускать солнечные зайчики в направлении горизонта, туда, где исчез самолет.
Он вернулся через пару минут, а я продолжал сигналить, зная, что пилот ежесекундно ощущает колющие глаз мелкие вспышки. Любой летчик поймет, что это – просьба о помощи.
Самолет сделал круг надо мной, тут уж я орал, приплясывал, и махал руками. Приземлился он так же красиво, как в первый раз. Похожий на медвежонка пилот выбрался из кабины, спрыгнул на землю. Потоптался, словно пробуя ее на прочность, ответно махнул мне рукой. Расплылся в ухмылке. Я кинулся к нему.
– Живой?! – я облапил Придурка к вящей его радости, а он жадно чмокнул меня в губы.
– Ян с Натой сказали: обыскать округу – ты где-то здесь.
– Ян?!..
– Все живые. Кто в лагере остался, – бодро сообщил Придурок и снова полез целоваться.
– Что-то мне плохо, – скорбно сообщил я, и Придурок буквально под руку довел меня до железной пташки, подсадил в кабину. За креслом пилота было достаточно места, чтобы втиснуть багаж, сейчас его роль играл я. Как раньше Наташа. Скрючившись за спинкой сиденья наподобие йога, я мог только видеть руку Придурка, лежащую на ручке управления. Мягкие, почти незаметные, ласковые движения человека, знающего свое дело. Через час с лишком мы приземлились.
Я узнавал и не узнавал наш лагерь. Узнавал и не узнавал обступивших меня людей. За одним исключением – Яна ни с кем не перепутать.
– С возвращением, Одиссей, – он протянул мне руку. – Рад видеть вас невредимым.
Следом я пожимал другие руки, отвечал что-то, улыбался. Пока кто-то не спросил смеясь:
– Одди, а что за лютик ты с собой приволок?
Колючий шарик всех цветов радуги с ярко-красным венчиком – он держался на одежде, словно приклеенный.
– Медаль за отвагу, – ответил я.
– Огнецвет… – сказал кто-то.
– Похож. Но от настоящего огнецвета нам сделалось бы дурно, – снова встрял Ян. – А это – редкий вид репейника.
– А вы видели настоящий, Ян?
Наташа! Она стояла рядом, притворяясь, что не замечает меня, и ластилась к Яну.
– Нет, – обронил Ян.
– Откуда ж знаете? – не сдержался я.
– А я не знаю, – усмехнулся наш гений. – Сказку слышал.
Он опирался на суковатую палку, заменившую ему трость. Позже я узнал, что смерч прошел по лагерю, уничтожив половину палаток, ни в одной из которых не оказалось людей. Раздербанил три самолета, кроме того, рядом с которым возился Придурок. А с Яном вышла и вовсе мистика. Когда черный столб приблизился к нему, Ян рефлекторно выставил трость вперед, словно защищаясь. Ревущий хобот смерча взвился вверх и исчез среди туч. Вместе с тросточкой ученого мужа! Это, кстати, говорит об очень резкой границе смерча, который представляет собой вовсе не воздушный вихрь, а вращающийся огромный дождевой жгут.
Все это я узнал потом. А сейчас, удивляясь собственному льстивому тону, сказал, отцепивши от себя яркий репейник:
– Цветы для прекрасных дам!
– У меня на бурьяны аллергия, – Наташа спряталась за спиной Яна, оставив меня стоять дурак-дураком.
– А дайте сюда! – девчушка худенькая, но вполне уже взрослая протянула тонкую загорелую руку. – Вы не за той девушкой ухаживаете, там вам не отломится. Кстати, я не успела познакомиться с ней.
– Помощник картографа – Наташа Вернер, – я не смог скрыть удивления оттого, что вот эту молодую особу вижу впервые. Она – не из наших!
Одета почти так же как я, в белый «пустынный костюм» с откинутым капюшоном, но более изящного кроя.
– Анита Гариг.
Мой «огнецвет» уже украшал ее светло-каштановые волосы. Вот такое у меня получилось свести знакомство. С дочерью всесильного военного министра Эгваль – Натаниэля Гарига. У меня на языке вертелись фразы типа: «О, каким чудным превратностям судьбы я обязан радостью нашей встречи», но Анита не дала мне раскрыть рта.
– Вон наш транспорт! Папа сказал: «Надо спасти несчастных неудачников. Они зовут-зовут на помощь, а того и не знают, что их команда поддержки заменена нашей». Он, конечно, не думал отпускать с командой и меня, но я его провела!
Я посмотрел, куда показала Анита. Большущий, пузатый четырехмоторный высокоплан. Военный воздушный грузовик, способный взлетать с грунта. Яну с Перси удалось наладить радио успешнее нас с Наташей, но на помощь они дозвались не тех. Не внедренный давно отряд, замаскированный под местных жителей, а армию Эгваль. Впрочем, не так все плохо, если правильны мои догадки о шпионском хобби Наташи. Пусть замолвит за меня словечко перед здешними властями.
– Вы сказали: «помощник картографа?» А где… – Анита опять сбила меня с мысли.
Я сообщил Аните, что Эвишка погибла вместе с оставшимися на борту «Бродяги».
Осекся, увидев ее слезы. Всхлипнув, она сказала:
– Эвита… была настоящим патриотом…
Хорошо, что Анита плакала. Потому и не заметила, как вытянулось у меня лицо.
Грузовой отсек (наскоро переоборудованный для перевозки людей) походил изнутри на обширный металлический гараж и пропах машинным маслом и потом. Набилось нас туда как… ну, эту расхожую фразу все знают. Короче, с нами не цацкались. Эгвальских десантников было не больше полутора десятков, все злые и вооруженные до… этот литературный штамп тоже затаскан. Нам ясно дали понять: кто возникнет – получит в рыло. Спасители, называется.
Разбег на взлете был долгим, тряским, мучительным. Наташа, позабывшая на меня злиться, сидела рядом, закусив губу. Не любительница авиапутешествий, ясно. Да и то, после всех передряг взять и грохнуться будет до слез обидно. Но, помня, что сейчас в десантном отсеке Анита Гариг не страшится разделить общую для всех судьбу, я держался достойно.
Жестокие и смелые люди, что ни говори, а пришли нам на помощь. Пусть ради своих собственных (и Эгваль?) интересов. Сажать на грунт тяжелый самолет с невыработанным топливом (назад-то надо лететь?) – смерти подобно. Они совершили этот трюк. Остатков горючего хватит, чтобы перепрыгнуть обратно через Южный хребет, потом, очевидно, посадка для дозаправки.
В высшей точке полета мы страдали от холода и кислородного голодания. От болтанки тоже. Скоро в нашем металлическом склепе было не продохнуть от запаха блевотины. Картина, что и говорить. Эпическое полотно «Победное возвращение».
На исходе третьего часа дышать стало легче. Уши закладывало, я изо всех сил сглатывал, но помогало слабо, так быстро мы снижались. Лязг, толчок, от которого многие вздрогнули – вышло шасси. Через несколько минут мы приземлились.
