— Кое-что есть. Она вспомнила, что в их мире существует — или существовала, — теория, что есть множество реальностей, отличающихся друг от друга путём собственного исторического развития. И предположила, что попала к нам именно из такой реальности.
— Да, я тоже задумывался об этой теории множественности миров, — чуть кивнул Ханс. — Значит, попробуем уплотнить работу в этом направлении.
— А тебя тоже привлекли что ли?
— Разумеется, — он снисходительно улыбнулся с видом полного собственного превосходства, будто его всем Советом на это уламывали, а не он прижал коллег тем, что наложил лапу и на объект, и на его собственность. Какая жажда самоутверждения! И не скажешь, что холодная кровь… — Всё равно там ремонта ещё на двадцать нормосуток минимум, а до отправления мне на корабле делать нечего. Ты планируешь воспользоваться разрешением и поучаствовать в играх?
— Думал об этом, — медленно пожал плечами. — Но ещё не решил.
— Реши, — назидательно изрёк Ханс. — И подопечную своди, ей будет полезно.
— Считаешь? — с ещё большим сомнением уточнил я. — А я вот уже не уверен, что она всё правильно поймёт, а не надумает себе кошмаров.
— Всё настолькоплохо?
— Нет, всё ещё хуже, — оскалился я. — Думаешь, я так просто говорил, что это — …!
— Не показывай ей бои, — иронично предложил он.
— Угу. Тогда я лучше вообще никуда не пойду, потому что наслаждаться поэзией, чувствуя запах крови, я не способен. Либо это будет агония, либо бои несколько расширятся за пределы арены, если ещё и она что-нибудь учудит. Ко всем своим проблемам, она ещё и насилия как такового боится. Вот странно, неужели она сама не видит противоречия в своих действиях? Как можно любить тяжёлое боевое оружие и не хотеть применить его в реальных условиях? Как можно любить бой на пределе сил, но при этом не хотеть до конца испить победу?
— Что ты там про поэзию говорил? — съехидничал Ханс. Я даже рычать не стал, только отмахнулся. — Но выход из твоей ситуации есть. Сам иди отдыхай, а подопечную кому-нибудь сплавь.
— Это тебе что ли?
— Вот ещё, — уголки губ брезгливо дёрнулись. — Во-первых, твоя мама… — видимо, на этих словах меня так перекосило, что даже Ханс удержался от продолжения мысли, и сразу перешёл к «во-вторых». — Ну, а, во-вторых, не заходила ли к вам Таммили? Помнится, она хотела навестить твою подопечную. Вот и предложи им, как придёт, вместе туда прогуляться. Мне кажется, они нашли общий язык.
— Хорошая идея, пусть пообщается с мирной ветвью в нормальной обстановке, — кивнул я. — Может, поверит, наконец, что их никто не притесняет. А то, мне кажется, она уже решила, что они — нечто вроде обслуживающего персонала при наших с тобой сверхмогущественных расах.
— Отвлекись уже, — недовольно поморщился он. — Лучше гаркан доставай, сыграем. И расскажи, что у тебя с Халисом произошло?
— Понятия не имею, — я, вспомнив «разговор» с холодным, не удержался от раздражённой гримасы. — Он грубо и сознательно меня провоцировал; я не менее сознательно подержал его за горло, грубо угрожая физической расправой. На этом мы расстались. Не знаю, что он хотел этим проверить; меня ли, или подопечную. Всё это мне одинаково не нравится, — с этими словами я ушёл в комнату за коробкой с игрой.
Мы очень любим вещи, изготовленные руками. Во-первых, потому, что мы их лучше чувствуем; у такой вещи сильное психополе, оно является слепком поля мастера, изготовившего предмет. Во-вторых, потому что руками делают то, что является нашей историей и традицией. Ну, и, в-третьих, мы не уходим полностью от изготовления чего-то руками просто потому, что это полезно для развития, особенно — для детей. Руками изготавливают мелкие вещи обихода, детские игрушки, праздничную одежду, иногда — посуду. В детстве мы даже учимся писать и рисовать, как делали это наши предки много сотен лет назад. Гаркан, традиционная игра на внимательность, ловкость и стратегическое мышление, также относится к предметам, изготавливаемым только вручную.
Ханс уже успел меня пару раз обыграть, когда к нам присоединилась штурман. Таммили вообще зашла, как и обещала, навестить Экси. Узнав, что объект интереса спит, собралась уходить; но увидела, чем мы занимаемся, и не смогла устоять перед соблазном.
Я ворчал, рычал, ругался, но их это совершенно не трогало. Если у одного Ханса мне ещё удавалось иногда выигрывать, то у этих двоих сразу — увы. Я никогда не жаловался на отсутствие внимательности или ловкости, да и с логикой у меня всё в порядке, хотя я скорее тактик, чем стратег. Но всё познаётся в сравнении.
Что Ханс — отличный игрок, я знал; а вот умения штурмана оказались для меня сюрпризом. Впрочем, мог бы и сообразить: с её профессией она должна уметь просчитывать все варианты на несколько шагов вперёд, и делать это быстро.
Но один плюс во всём этом был. Увлечённая игрой, Тамми без раздумий согласилась на моё внезапное предложение выгулять завтра Экси на играх. Во всяком случае, так ни разу и не выиграв у этих двух умников, я утешал себя именно этим. Ну, ещё тем, что нельзя быть лучшим во всём, а у меня будет шанс потешить своё самолюбие завтра.
В предвкушении игр уснул почти счастливым.
Просыпаться не хотелось. Здесь, во сне, было уютно и спокойно, и я отчего-то интуитивно знала: снаружи мне не понравится. Но вечно продолжаться это, разумеется, не могло, поэтому я в конце концов всё-таки вернулась в реальность. Где обнаружила себя в кровати, под одеялом, нежно обнимающей грозное оружие и уткнувшейся носом прямо в дуло.
Вздрогнув, поспешно и очень аккуратно отодвинулась; за ночь оно не выстрелило, а ну как сейчас вдруг решит? Обезопасив себя таким нехитрым образом, крепко задумалась. До сих пор моя любовь к оружию не доходила до того, чтобы спать с тяжёлым штурмовым плазмомётом в одной постели, что же изменилось теперь?
Я вспомнила, что клала плазмомёт на кровать, и предположила, что просто забыла его оттуда убрать, когда отходила ко сну. И вот тут меня ждало открытие: я понятия не имела, как оказалась в своей кровати. А потом я окончательно проснулась, и вспомнила, что было перед сном.
Застонав, натянула одеяло до макушки и возмечтала провалиться сквозь землю. Это была катастрофа. Я представляла, что обо мне мог подумать капитан после вчерашнего, и жалела, что случайно не застрелилась ночью. Всё осложнялось тем, что я совершенно не помнила, что именно говорила. Всплывали какие-то неуверенные обрывки, и я малодушно радовалась этому: боюсь, если я вспомню, что именно несла, просто сгорю от стыда на месте. Капитан, конечно, тоже хорош — зачем заставил? Но перекладывать вину на него было верхом глупости.
