— Я могу говорить.
— Проволока рассекла тебе шею ниже голосовых связок.
— Но я все равно не понимаю, почему…
— Послушай: толщина проволоки — всего одна молекула. Стенки клеток млекопитающих могут пропускать частицы гораздо большие по размеру. Видимо, много твоих клеточных перегородок уже затянулись. И даже более того… готов поклясться, большинство клеток даже не знают, что их перегородки были разорваны.
Он что-то невнятно забормотал.
— Док!
— Ты хоть понимаешь, что твои нейроны до сих пор посылают импульсы из мозга к рукам? Изумительно, просто изумительно! Здесь, справа, небольшая гематома, но в целом ты…
Мне захотелось лягнуть его ногой, но сил уже не осталось. Даже на то, чтобы ругаться.
— Док! Помоги. Пожалуйста.
— А я что делаю?
Он вытащил из чемоданчика что-то черное и прозрачное и обмотал мне горло, аккуратно просовывая ткань под моими пальцами. Потом он осторожно разжал мне пальцы. Мне ужасно не хотелось убирать руки от шеи, но, когда они наконец бессильно упали, я испытал несказанное облегчение.
Трудясь надо мной, Док продолжал бормотать:
— Изумительно! Просто изумительно! Надо отдать тебе должное, Зигги. Ты не потерял присутствия духа. Я хочу сказать, ты сразу понял, что произошло, верно оценил ситуацию и сделал именно то, что было нужно, чтобы держать голову прямо. У тебя железный характер и мозг как компьютер. Даже не подозревал, что ты такой. Я горжусь тобой!
Я обдумал его слова и пришел к выводу, что мои поступки — не что иное, как побочное действие суперНДТ. Наркотик помог мне сосредоточиться на том, что произошло, и я сумел действовать быстро. Сомневаюсь, чтобы я до всего додумался сам. Но отчего-то я развеселился.
Док обмотал своей материей мою голову и побрызгал сверху чем-то вонючим. Повязка затвердела.
— Что такое?
— Будет поддерживать твою шею. Благодаря повязке все останется на месте до тех пор, пока я не привезу тебя в больницу.
— Никаких больниц.
— Друг мой, у тебя нет выбора.
— Они думают, что я покойник.
Я не хотел высовываться, пока не поправлюсь окончательно.
— Они окажутся правы, если я не отвезу тебя в такое место, где тебе срастят шейные позвонки, запаяют кровеносные сосуды и нервные стволы, починят разорванные мышцы. А так… даже если ты останешься жив, скоро твой спинной мозг начнет разрушаться. Постепенно у тебя отнимутся нижние конечности… а может, и верхние тоже.
— Они вернутся и добьют меня.
— Я знаю одну маленькую частную больницу, где тебя можно спрятать на неопределенный срок. Там тебя никто…
Кто-то стукнул в дверь. Я поднял глаза, не двигая головой, и увидел беспризорника Эм-Эма, который рвался ко мне, время от времени ударяя по двери кулаком. Он рыдал.
— Открой, — велел я Доку.
Дверь отъехала в сторону и впустила изумленного беспризорника ко мне в квартиру. Он глянул на меня и выпучил заплаканные глаза:
— Дрейер-сан! Вы… ты…
— Живой? — подсказал я.
— Я видел, как он брызгал, улыбался…
— Так ты был там? — Я вспомнил, что различил какое-то движение за спиной типа, который перерезал меня. Значит, Эм-Эм сидел в засаде и следил!
— Шел за тобой от Элмеро, видел, как он брызгал, потом пошел за ним назад.
Мне захотелось похвалить его.
— Куда же он пошел?
— В «Невронекс».
Все верно. Все встало на свои места. Я проболтался лаборантке, что мне известно о беспризорниках, чем подписал себе смертный приговор. Придется рискнуть и поехать в частную больницу Дока. А когда я поправлюсь… если поправлюсь… за мной должок.
Эм-Эм подошел ко мне и ухватил меня за руку. Я почти ничего не почувствовал. Глаза у него снова наполнились слезами.
— Как я рад, что ты живой, Дрейер-сан!
— Мистер Дрейер, малыш!
Через неделю я вернулся домой. Меня не хотели отпускать, но мне было все равно. С меня хватит. Они бы продержали меня там много месяцев, если бы я им позволил, но недели было более чем достаточно. Они все вернули на место в первый же день, потом начали курс электростимуляции, чтобы кости и нервы быстрее срослись. Прошло совсем немного времени, и я почувствовал себя подопытным кроликом. Все рвались побеседовать со мной, исследовать меня. Стало тошно.
Я заставил выписать меня домой, но напоследок мне нацепили на шею стальной каркас — ортез. Его вкрутили прямо в шейные позвонки. Я совсем не мог вертеть шеей; чтобы повернуться налево или направо, приходилось поворачиваться всем телом. Я почувствовал себя киборгом.
Все медики хотели написать обо мне статьи, но Док имел право первого голоса. Сказал, статья поможет ему вернуть лицензию. Я не мог отказать ему — после того, как он примчался ко мне, оказал первую помощь. Однако я поставил два условия: он не будет упоминать в статье мое имя и подождет с опубликованием до тех пор, пока я не расквитаюсь с типами из «Невронекса».
Док отвез меня домой. Не успели мы войти, как дверь открыл беспризорник. На плече у него сидел Игги.
— Мистер Дрейер, мистер Дрейер! Вы вернулись! — Он мелко дрожал от возбуждения. — Я так рад, так рад!
— Что ты здесь делаешь?
— Живу. Убираюсь. Кормлю собачку. — Он погладил Игги по боку.
— Это не собачка, а ящерица.
Док сказал:
— Зиг, Эм-Эм будет ухаживать за тобой.
Подкидыш попытался схватить меня за руку и отвести к креслу. Я отпихнул его.
— Мне не нужна помощь. — Я самостоятельно подошел к креслу, сел, нажал кнопку. Выдвинувшийся мягкий подголовник услужливо подпер мою шею.
— Нет, тебе нужна помощь, — возразил Док. — Я научу Эм-Эма, как пользоваться нейростимуляторами, чтобы ускорить процесс выздоровления.
Я огляделся. Странно, но в квартире чисто — гораздо чище, чем после автоматического уборщика.
— Как ты сюда попал? — спросил я. Дверь открывалась от прикосновения моей ладони. У меня имелся и ключ, который я мог давать кому захочу, но я его никому не давал.
— Я и не выходил.
— Ты хочешь сказать, что всю неделю сидел здесь и ни разу не выходил?
Он улыбнулся:
— Точно. У меня была еда, кровать, душ, видео. Я много смотрел видео. День и ночь. — Он развел руками и медленно повернулся кругом. — Здесь классно!
Я посмотрел на его замурзанную, счастливую мордашку. Он действительно считал, что попал в рай. Наверное, сутками не отходил от видеофона и много слушал. Его речь стала правильнее. И еще он слегка округлился. По-прежнему был худюший, но несколько окреп.
— Еда у нас осталась?
— О да!
