Ничего, уже скоро.
У запертых дверей военкомата переминалась с ноги на ногу жиденькая очередь. Многие курили. Семнадцать человек, Золин — пятый от начала. Скорей бы открыли! Оставалось семь минут. Это если откроют вовремя. Нет, военные — они пунктуальные. Дисциплина и всё такое… По идее.
— Ты в какие войска проситься будешь?
Качок в короткой, по пояс, спортивной куртке обернулся к Золину. В ожидании ответа он глубоко затянулся сигаретой и выпустил облако густого, едкого дыма. Решив, что образ лихого парня сформирован не в полной мере, качок ещё и залихватски сплюнул, едва не забрызгав себе обувь.
— Всё равно, — пожал плечами Золин.
— Врёшь!
— Да ну, куда возьмут. Главное, чтоб в боевую часть. Не хочу при штабе…
— Во, это по-нашему! — качок хлопнул Золина по плечу. Было бы дело в сказке, вошёл бы Золин в землю до колен. — Лично я в мотострелки! А чё? Стрелять умею, водить тоже. Хоть мотык, хоть тачку… Точняк, возьмут! Вломим ханыгам?
— Вломим, — без энтузиазма согласился Золин.
Ему было плевать, кто кому вломит. Он не знал, почему качок зовёт пришельцев ханыгами. Пил он с ними вместе, что ли? Спорить не хотелось, разговаривать тоже. Плевать, кто кому вломит. Даже на победу плевать. Жизнь протухла, надо уходить. Солнце не принимает самоубийц, значит, пойдём другим путём.
— Никто никому не вломит, — лениво бросили сзади.
Золин хотел обернуться, чтобы посмотреть, кто это сказал, и передумал.
— Это ещё почему?! — взвился качок.
— Не будет никакой войны. На хрен мы нужны, нас завоёвывать…
— Да ты гонишь! И по радио, и по телеку было! В Шипетлале ханыги народу пожгли — мрак! Ну и наши им вломили. Даже военное положение объявить хотели!
— Хотели. И не объявили. Ни повода нет, ни причины. Инцидент имел место, проглотили и утёрлись. Три месяца — тишина, и на орбите чисто. Военное положение — это комендантский час, чрезвычайные меры, ограничение прав и свобод… Народ бы не понял.
— А сам тогда чё пришёл? В военкомат?
— Мобилизация…
— Так войны ж не будет?
— Не будет. Но я, как гражданин и патриот…
— Хавальник закрой, патриот! Воняет…
— Ерунда всё это, — вклинился в разговор патлатый очкарик, стоявший за Золином. — Детский сад, штаны на лямках. Не поможет.
— Кому не поможет?
— Нам. Здесь они, на орбите. Захотят — мы их увидим. Ох, увидим…
— Во! Я ж говорю — быть войне!
— Ага, войне. Воевали овцы с мясником… Утопят нас, как котят, в напалме. И мявкнуть не успеем…
Очкарик с презрением фыркнул:
— Мобилизация! Вот мой дядька говорит: жили мы на планете, поживали, а теперь живём в запертой комнате…
— Чего?
К очереди прибился мужичок средних лет. Он был весь средний: росту казённого, в плечах ни узок, ни широк, плащ двубортный, брюки глаженые. Интересоваться, кто крайний, мужичок не стал: привалился плечом к кирпичной стене, зевнул, заслонив рот ладошкой.
— Комната, — повторил очкарик. Ему редко доводилось быть центром внимания, и он выжимал из ситуации максимум удовольствия. — В окно высунуться можем, типа спутник запустить. Дальше — руки коротки. Не нашли, значит, ключ от двери. Сидим, в окна-телескопы выглядываем. Что там? Кто там? А снаружи — темно, страшно. И ходит кто-то, не пойми кто. Здоровенный, зубами клацает. И ничем мы ему, здоровенному, угрозить не можем. Можем только к дверям-окнам шкафы придвигать. Доски из стен можем выламывать…
— Доски-то зачем? — не понял качок.
— Отбиваться, если дверь нам вынесут. Поцарапаем здоровенного, шишку набьём. Вот тогда он разозлится по-настоящему…
— Панику сеешь, гад?! Дядька у него… Кто он, твой дядька? Генерал? Министр обороны?
— Философ он.
— Философ?! — качок харкнул очкарику под ноги. — Развелось, понимаешь, швали… Ты чего сюда пришёл? Чего пришёл, если мы тебе — котята?!
— Не хочу видеть, как всё закончится. Пусть шлют на передовую. Хотя скоро везде передовая будет… Лучше в бою, чем сидеть и ждать. Тут больше ловить нечего…
В груди у Золина потеплело, словно там зажглось маленькое солнышко. Было приятно сознавать, что он не один такой. Вот, единомышленник. Золин повернул голову и увидел, как мужичок у стены сделал пометку в блокнотике.
— Ты это… — растерялся качок. — Боевой дух подрываешь, да?! Это ханыги дохнуть должны, а не мы, понял?! Ах ты, тля…
Набычившись, сжав кулаки, он шагнул к очкарику. Неожиданно для самого себя Золин заступил качку дорогу.
— Остынь! — голос сорвался, «пустил петуха», но это было не важно. — Досками, чем угодно… Он всё правильно сказал. А ты… А ты хоть до старости воюй!
Мужичок спрятал блокнот.
— Ты и ты, — он указал на Золина с очкариком. — Следуйте за мной.
— А очередь? — возмутился очкарик. — Потом опять занимать?
— Следуйте за мной.
Мужичок извлёк из кармана пластиковую карточку удостоверения — алую, как восходящее солнце.
* * *
— Говорю тебе: здесь они. Над нами висят.
— Где?
— Здесь.
— «Армия призраков на орбите!» «Гипнотизёры-убийцы из открытого космоса!» Наймись к киношникам — озолотят…
Хохотнув басом, старшина Эхекатль приложился к фольгированному пакету с октилем. На боевом дежурстве разрешалось пить только безалкогольный октиль. Этот, кстати, ещё ничего — на вкус почти как правильный, восьмиградусный. И всё равно — дерьмо…
— Забыл, как оно свалилось? — упорствовал напарник. — Общая тревога, боевая готовность, дым до небес… Ничего ведь не было! Ничего и никого. И вдруг — р-р-раз! — вся орбита в засечках! Поле у них маскировочное…
— Поле-шмоле… Хрена им на орбите три месяца киснуть? Энергию на своё поле жечь? Хотели бы напасть — давно напали бы. Умотали, точно тебе говорю!
— Разведка, — капрал Тенок стоял на своём. — Информацию собирают…
— Ни хрена себе, разведка! Целый флот!
— Это для нас — флот. А для них, может…
Запищал звуковой сигнализатор. Дежурные уткнулись в экраны локаторов, лихорадочно переключая диапазоны:
— Есть засечка! Координаты 2-7-14, высота семнадцать пятьсот!
— Подтверждаю!
— Дать запрос на стандартной частоте!
— Есть дать запрос!
— Что за…
— Ишкуина мать его! Объект пропал!
— Подтверждаю… Нет, вот он!
— Запрос!
— Не отвечает…
— Докладываю по команде!
Эхекатль сорвал с рычага трубку прямой связи:
— Докладывает старшина Эхекатль! В зоне слежения обнаружен неопознанный объект! На запрос не ответил. Передаю координаты…
