Далеко на Юге, за пределами видимости, лежал берег Восточного Залива, а за ним был Восточный Океан; они восстановились после того, как были разрушены подземные резервуары.
На севере возвышались башни Университета, заслонявшие широкую, но приземистую Библиотеку (большая ее часть была под землей), а еще дальше на севере были развалины Императорского Дворца.
По сторонам дороги виднелись фермы, среди них заброшенные строения.
Гендибал миновал группу коров, коз и кур — такое разнообразие домашних животных было характерно для транторских ферм. Ни одно животное не обратило внимания на Гендибала.
У Гендибала мелькнула мысль, что на любой планете Галактики он бы увидел тех же животных, хотя на разных планетах — разные породы. Он вспомнил коз на родине и свою ручную козу, которую когда-то доил. Они были крупнее и подвижнее, чем маленькие и меланхоличные экземпляры, привезенные на Трантор и прижившиеся здесь со времени Великого Разгрома. На любой планете находились охотники расхваливать свою любимую породу и спорить по поводу мяса, молока, яиц, шерсти и прочего, что получали от животных этой породы.
Как всегда, ни одного стрынца не было видно. У Гендибала было чувство, что фермеры избегали попадаться на глаза тем, кого они называли «мучеными» (неправильное, возможно умышленно, произношение слова «ученый» в их диалекте). Тоже предрассудок.
Гендибал взглянул на солнце. Оно было довольно высоко, но не слишком припекало. На этой широте тепло было мягким, а холод никогда не был сильным. (Гендибал иногда тосковал по жгучему морозу, или ему так казалось.) Он никогда больше не бывал на родной планете. Возможно, признавался он себе, из-за того, что боялся разочароваться.
Он почувствовал приятную усталость в мышцах, решил, что бежал достаточно, и, глубоко дыша, перешел на шаг.
Он готов к предстоящему заседанию Стола и последнему толчку, который изменит политику. Новый подход заставит их признать растущую опасность со стороны Первого Сообщества и кого-то еще и положит конец губительному доверию к «совершенной» работе Плана. Когда только они поймут, что само совершенство и есть вернейший признак опасности?
Если бы это предложил кто-нибудь, кроме него, все прошло бы без затруднений. Как повернется теперь, он не знал, но все равно дело будет, потому что старый Шандес его поддержал, поддержит и дальше. Не хотел бы он войти в историю как Спикер, при котором Второе Сообщество угасло.
Стрынец!
Гендибал вздрогнул. Он почувствовал отдаленный завиток разума до того, как смог увидеть стрынца. Разума стрынца, фермера — вульгарного и грубого. Гендибал осторожно отодвинул свой разум, оставив такое легкое прикосновение, какое нельзя обнаружить.
Политика Второго Сообщества была в этом отношении очень тверда. Фермеры, сами того не зная, были щитом Второго Сообщества и трогать их запрещалось.
Туристы и торговцы, прилетавшие на Трантор, никогда никого, кроме фермеров, не видели, разве что нескольких незначительных, живущих прошлым ученых. Если устранить фермеров или даже только оказать тайное давление на их разумы, ученые сразу станут более заметными, и последствия будут катастрофическими. (В Университете было классическое упражнение для новичков: когда умы фермеров чуть-чуть подвергались давлению, на Прим-радианте появлялись огромные Девиации).
Гендибал увидел его. Это был фермер, стрынец до мозга костей, почти карикатура. Высокий, широкоплечий, загорелый, в грубой одежде, черноволосый и темноглазый, с неуклюжей походкой. Гендибалу показалось, что он чувствует запах хлева. (Не надо слишком ухмыляться, подумал он. Прим Палвер сам играл роль фермера, когда это было нужно для его планов. Ну и фермер из него — маленький, толстенький, рыхлый! Только своим разумом он мог обмануть девчонку Аркади, уж никак не видом.)
Фермер приближался, тяжело, вразвалку ступая по дороге и уставясь прямо на Гендибала. Ни один стрынец или стрынка никогда на него так не смотрели. Даже дети обычно убегали и выглядывали из-за прикрытия.
Гендибал не замедлил шага, места хватало, чтобы пройти мимо фермера без разговора и взгляда, это было лучше всего. Он твердо решил не касаться разума стрынца.
Гендибал стал обходить Фермера, но тот не собирался его пропускать. Он остановился, широко расставил ноги, растопырил свои большие руки, как будто хотел загородить проход, и сказал:
— Хо! Вы иди в город мученых?
Как ни старался Гендибал, он не мог не заметить вихрь задиристости в приближающемся разуме. Он остановился. Стало невозможно пройти мимо без разговора.
Утомительная задача. Привыкшему к тонкой игре звука, жестов и мыслепередач, при помощи которых общались между собой люди Второго Сообщества, прибегнуть к комбинации слов было все равно, что поднимать груз руками, в то время, как рядом лежит вага.
Гендибал сказал, спокойно, без эмоций:
— Да. Я иду в город ученых.
— Вы иду в город мученых? Мы говори по-инострынному? Неужто я не знай, вы иди или вы иду? — Он быстро наклонил голову в шутовском поклоне. — Иди тут всякие мелкие, сморщенные, бледные и курносые!
— Что вам от меня надо, стрынец? — спросил, не двигаясь, Гендибал.
— Я величай Руфирынт. А первое имя Каролл. — Стрынский акцент стал еще заметнее в раскатистом гортанном «р».
— Что вам от меня надо, Каролл Руфирант? — повторил Гендибал.
— А как вы величай, мученый?
— Это неважно. Можете называть меня "ученый".
— Если я спрашивай, важно мне отвечай, мученишка курносый!
— Ну хорошо. Меня величают Стором Гендибалом. А теперь я пойду по своим делам.
— А что такое вы делай?
Гендибал почувствовал, что волоски у него сзади на шее становятся дыбом. За спиной появились другие разумы, и ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, что это трое стрынцев. В отдалении были еще трое. Фермерский запах стал сильнее.
— Мои дела вас никак не касаются, Каролл Руфирант.
— Вот вы как говори? Голос Руфиранта повысился. — Други, он говори, его дела нас не касайся!
За спиной Гендибала послышался смех, голос сказал:
— Он верно говори, потому что его дела — чисти книги и протирай компутеры, а это не дело для настоящих мужчин.
— Какими бы ни были мои дела, — твердо сказал Гендибал, — я займусь ими.
— И как вы сделай это, мученишка? — сказал Руфирант.
— Пройдя мимо вас.
— Попробуй! Не побойся наткнуться на руку?
— Вашу руку? Или всех ваших друзей? Или только вашу? — Неожиданно Гендибал перешел на грубый стрынский диалект: — Один страшись?
Конечно, дразнить фермера не следовало, но нельзя было допустить группового нападения, иначе ему пришлось бы совершить более грубые нарушения.
