Пятеро детей. Целый посёлок, обожающий дядю Джона.
Николас закрыл глаза и прижал к пылающему лбу холодные пальцы.
«А так и выглядит мантийская интервенция, – мелькнуло у него в голове. – Интервенция по схеме «здоровый дух». Милые, чуткие люди. Удивительные успехи детей в учёбе. Ничего, что могло бы встревожить власти, ровным счётом ничего, даже наоборот. Потом таких школ становится больше, потом – все школы становятся такими, и вот уже у кого-то из выпускников-полумантийцев рождаются дети, и детям делают операцию»
Но это теория. Абстрактная страшилка из разряда «а если бы». В реальности же перед товарищем Реннардом лежат четыре смертных приговора, директору и трём учителям, мирным, добрым, хорошим людям.
Которые вполне сознательно пользовались материалами дореволюционной мантийской агитации.
Которые хорошо понимали, что делают.
У них были самые лучшие побуждения.
«Если бы можно было отправить их на воспитательные работы, на Двойку, без права переписки, чёрт возьми, пожизненно!.. Нельзя. Они носители вируса, эти славные, располагающие к себе люди, им так легко будет заморочить головы конвоирам, ещё легче – стать авторитетами среди заключённых… Бунт на Двойке придётся пресекать разгерметизацией куполов, а ведь там не все пожизненные, там полно людей, у которых есть шанс исправиться и вернуться… А ещё они могут захватить транспорты, и это совсем плохо».
– Хватит, – сказал Николас вслух.
Чем дольше думаешь, тем меньше от тебя толку. С Мантой драться можно только не рассуждая – как-то так, кажется…
Расстрелять.
Николас закрыл файл, отодвинул лэптоп и обхватил голову руками. Хотелось лечь и отключиться. Хотя бы просто отключиться и не видеть ничего больше.
Который по счёту приговор?
Несчитано.
…Он не знал, сколько просидел так (на самом деле – десять минут и только потому, что, закрыв глаза, немедленно уплывал в сон). Думать о чём-то уже не было сил. В черепе, между висками, ощущалась какая-то воспалённая пустота.
Потом за тяжёлой дверью кабинета послышался шорох. Сначала Николас подумал, что пришёл Айгар и Джина, ночная секретарша, собирается домой, но для этого время было слишком раннее.
Тихо тенькнул звонок внутреннего телефона.
– Товарищ Реннард, – красивым, хорошо поставленным голосом сказала Джина, – к вам товарищ Фрайманн.
Несколько секунд Николас сидел неподвижно.
– Пригласите, – торопливо сказал он потом и зачем-то добавил: – Конечно.
– Эрвин? – удивлённо проговорил он, вставая.
На миг кабинет поплыл перед глазами, но слабость быстро отступила: в конце концов, всего сутки без сна, бывало и больше.
– Я получил приказ товарища Кейнса, – отрапортовал Фрайманн, щёлкнув каблуками.
И вдруг не по-уставному улыбнулся.
У него был весёлый вид, глаза так и горели. Николас невольно улыбнулся в ответ.
Отчего-то именно в этот момент он почувствовал, что бесконечная ночь ушла и наступило утро.
Он был рад видеть Фрайманна. С появлением Эрвина ему стало спокойней. Стихла внутренняя тревога, к которой он так привык, что перестал её замечать. Сердце всё ещё колотилось, но это был просто кофеин. Усталость выжгла неуместное физическое влечение, а всё остальное было очень хорошо, и вдвойне хорошо оттого, что Чёрный Кулак не терзался никакими сомнениями. Он умел искренне верить в то, во что необходимо было верить, и верить вместе с ним становилось легче.
«Кажется, комбат воспринял новый приказ как подарок», – весело подумал Николас.
– Да, – сказал он, – вылет уже завтра. Эрвин, садитесь же… Вы были когда-нибудь на других планетах?
Фрайманн пожал плечами, устраиваясь в кресле.
– Только на Двойке и на станции связи. Дальше не довелось. А вы?
«Раньше он не задавал мне вопросов», – отметил Николас; перемена обрадовала его.
– Я летал на Сердце Тысяч, – ответил он, – один раз, ещё студентом. Думаю, меня назначили послом ещё и поэтому. Немногие там бывали. Сердце Тысяч шокирует. Полагаю, оно и во второй раз шокирует, но всё же не так, как в первый.
Фрайманн нахмурился. Пару секунд он размышлял, а потом сказал полуутвердительно:
– Там живут люди. Такие же, как мы. Не мантийцы.
– Да, – кивнул Николас с усмешкой, – только там нужно, к примеру, арендовать место на орбите, и это довольно дорого.
Фрайманн недоумённо моргнул.
– На орбите?
– Именно. Участки на поверхности планеты стоят столько, что космопортов там просто нет. Миллионы людей живут на орбитальных станциях и каждый день летают на работу вниз… Можно, конечно, арендовать стоянку у какой-нибудь другой планеты в системе, но оттуда слишком долго будет лететь. Рядом с Сердцем прыжки в плюс-пространство запрещены.
У Фрайманна был настолько изумлённый вид, что Николас засмеялся:
– Только не говорите, что вы не знали.
Тот нахмурился, подумал и корректно ответил:
– Я слышал.
Реннард вздохнул и погрустнел.
– Из секретариата Неккена сообщили, что арендуют для нас место на геостационарной платформе, – сказал он вполголоса. – Это… Надо сказать, Эрвин, это фантастическая роскошь. С нашей точки зрения. У Циалеша ещё есть валютные резервы, но если бы платить за такую стоянку пришлось нам, это был бы удар по экономике планеты. Можете себе вообразить тамошний уровень цен.
Эрвин резко выдохнул и посмотрел в сторону.
– Как мне известно, – ответил он, – «Тропик» готовят для беспосадочного путешествия.
Николас кивнул.
– Забор воздуха, возможно, разрешат, а вот запасы воды пополнить не удастся.
«Сердце выжимает соки из двенадцати тысяч планет Союза и ещё тысяч, не входящих в Союз, – подумал он, – конечно, не само Сердце, а Неккен, которому оно безраздельно принадлежит. При императоре Неккен был государственной компанией, потому что находился в собственности императорской фамилии; Дина отреклась от короны, но не от Неккена. Она посвятила себя менеджменту. Она была управленцем настолько же успешным, насколько великим властителем был её отец. И в жилах Акены течёт кровь Тикуанов. Зачем Неккену Циалеш? Нищая планетка в семнадцатой сфере мира…»
Фрайманн сцепил пальцы в замок, положил руки на колени и выпрямился в кресле – точно по стойке «смирно».
Николас поднял голову.
– С завтрашнего дня я поступаю в ваше распоряжение, – сказал Фрайманн. – Задача для меня новая, непростая. Во время полёта будет достаточно времени для изучения обстоятельств. Но есть срочные вопросы.
Николас покусал губу.
Мысли его путались, и он с трудом понимал, что говорит комбат. Появление Эрвина отвлекло его от тягостных размышлений и придало сил, но заряд бодрости быстро кончился. Невыносимо болели глаза; за ночь он несколько раз ходил умываться, и это уже не помогало.
