— Ну, как? — с мрачным видом поинтересовался Загайнов.
— Хорошее вино. — Клов сделал еще несколько глотков и вытер рот рукавом куртки. — Иван, у тебя есть сигарета?
Загайнов протянул руку к стеллажу, взял серебристую пачку и протянул ее капитану:
— Бери всю.
— Спасибо.
Вытащив по сигарете, Клов и наблюдатель закурили. Некоторое время мужчины молча пускали дым. Первым молчание прервал Загайнов.
— Сатана, — сказал он веско. — Это все его проделки.
Брови Клова удивленно приподнялись:
— Сатана на Земле? Но ведь здесь даже нет людей. Или его породила серая мантия?
Загайнов медленно покачал головой. В его презрительной улыбке засквозил сарказм.
— Дьявол вездесущ. Отчаяние и беспомощность — его любимая почва, а Земля нынче поставляет этот товар тоннами. Здесь, на Земле, я готов поверить во что угодно, даже в торжество зла. А значит, моя вера шатается из стороны в сторону, как пьяный калека.
— Я не силен в теологии, — сказал на это Клов. — И, тем более, я понятия не имею, что тут у вас происходит. Думаю, мне понадобится время, чтобы все это осознать и сделать какие-то выводы.
— Выводы… — с кривой ухмылкой повторил Загайнов и отхлебнул вина. — Говорю тебе, мозгоправ, это был Сатана. После ухода людей Земля — его территория. И он не потерпит здесь конкурентов.
— И зачем ему Земля? — поинтересовался Клов.
— А зачем Земля нам? — вперил в него холодный взгляд наблюдатель.
— Гея-Регина тесна для людей. Нам нужна новая территория для расселения.
Загайнов усмехнулся и сказал:
— Ад тоже может быть тесен. Об этом ты не думал?
— Значит, Сатана расчищает на Земле место под новую Преисподнюю, а серая мантия состоит у него на службе?
— Кто знает, — сказал Загайнов и снова приложился к бутылке.
Клов посмотрел, как он пьет, поразмышлял о чем-то, а затем предположил:
— Быть может, серая мантия и есть Сатана?
— Глупости, — оборвал Иван. — Серая мантия — всего лишь проводник. Как электрический провод, по которому бежит ток.
— Ну да. — Клов дернул плечом. — Конечно. Почему бы нет?
Он пригубил из своей бутылки.
«Земля — новая Преисподняя. Эти наблюдатели — странные ребята. Нужно держать с ними ухо востро».
Загайнов сидел в кресле с бутылкой в руке и что-то тихонько бормотал. Клов прислушался и расслышал слова молитвы:
— Benedictus est, Domine, Deus universi[1]…
Капитану стало неприятно. Святые слова не вязались с побагровевшей от вина, недовольной и вздорной физиономией Загайнова.
— Зло — всего лишь оборотная сторона добра, — сказал Клов, чтобы хоть как-то заткнуть это бормотание. — Свет и тьма амбивалентны.
Загайнов прервался, одарил капитана язвительно-свирепым взглядом и сказал:
— Я не хочу с тобой спорить, мозгоправ.
— И правильно делаешь. — Клов поставил початую бутылку на стол и поднялся. — Пойду в туалет, — сообщил он.
Войдя в уборную, Клов закрыл за собой дверь и огляделся. Стены, пол и потолок были покрыты белой кафельной плиткой. Слева виднелся ряд кабинок, справа висело на стене большое зеркало. Под зеркалом — белая раковина и пластиковый кран.
Клов достал из кармана аудиолу и нажал на зеленую кнопку.
— Рапорт номер восемь… — тихо проговорил он в пуговку микрофона.
Клову хватило двух минут для того, чтобы кратко изложить все, что ему довелось испытать на Земле с момента пересечения границы Области Незавершенного. Нажав на красную кнопку, он сунул аудиолу в карман, затем открыл кран с холодной водой, набрал полную пригоршню и плеснул на свое разгоряченное лицо.
Холодная вода помогла привести мысли и нервы в порядок. Клов закрутил кран, поднял взгляд на зеркало и вгляделся в свое отражение. Он уже успел привыкнуть к своей новой внешности и почти не испытывал дискомфорта, однако на этот раз в лице, в его новом лице, что-то неуловимым образом переменилось. Что-то в собственном отражении Клову не понравилось. Чего-то там недоставало. А может, появилось что-то лишнее?
Клов еще пристальнее вгляделся в отражение. Долго, секунд десять, он сантиметр за сантиметром изучал татуированное лицо психолога Криса Картера и вдруг понял, в чем было дело. Догадка заставила его похолодеть. Порез от бритвы! В зеркале его не было, но, касаясь кожи пальцами, Клов чувствовал, что ранка на месте.
Каким-то образом получалось, что отражение в зеркале не было точной копией его лица. Осмыслить это было почти невозможно. Клов закрыл глаза и тряхнул головой. Затем снова открыл их и с опаской взглянул на свое отражение. На этот раз ранка от пореза была на месте. Словно кто-то спохватился и быстро исправил «сбой реальности».
— Сбой реальности, — повторил Клов. Поморщился и добавил: — Что за чушь я несу?
Вероятно, во всем было виновато нервное напряжение последних часов. Нужно хорошенько отдохнуть, чтобы восстановить силы. Завтрашний день обещал быть насыщенным.
…Когда Клов вернулся, за столом, помимо Загайнова и молчаливого, насупленного Панча, сидела Тори Такер. Они о чем-то яростно спорили с Загайновым.
Загайнов ударил кулаком по столу и яростно проревел:
— Ты тупая сука!
— Что-о? — протянула Тори, и губы у нее задрожали.
— Тупая сука, — повторил Загайнов.
— Ты пьян! — презрительно бросила Тори.
— А ты дура. Но я-то завтра протрезвею.
Клов положил руку Ивану на плечо и сжал его плечо пальцами.
— Не думаю, что грубое обращение с женщиной делает тебе честь, приятель, — сухо отчеканил он.
Загайнов поднял на него взгляд. Глаза наблюдателя блестели сухим, недобрым блеском, по лицу пошли красные пятна. Несколько секунд он в упор, снизу вверх, разглядывал Клова, как бы оценивая его и свои шансы на выживание, потом улыбнулся резиновой улыбкой и сказал:
— Ты прав, мозгоправ. Я погорячился. — Он перевел взгляд на Тори: — Извини, милашка. Ты же знаешь, иногда меня заносит.
— Ты бываешь редким ублюдком, Иван, — яростно сверкая глазами, проговорила Тори.
— Да. Наверное.
Загайнов снова посмотрел на Клова:
— Ты тоже так думаешь, мозгоправ?
— Судя по тому, что я только что услышал — да.
Загайнов прищурил водянистые глаза.
— Будь моим другом, мозгоправ, и для тебя я не буду ублюдком.
Клов улыбнулся:
— Ну, меня-то не так просто испугать.
— Вижу, — сказал Загайнов и тоже улыбнулся. — Ладно, ребята. Не обижайтесь. Я просто немного перебрал с вином. Пойду-ка я спать.
Наблюдатель уперся широкими, сильными ладонями в столешницу и грузно поднялся из-за стола.
