— Да ну тебя, — махнула рукой Таня, — как скажешь что-нибудь… ой, а что это там? Как будто человек с раскинутыми руками. Такая мелкая фигурка на самом краю, видите?
— Это — статуя Христа, — пояснила Джессика, — очень похожая, только в несколько раз больше, есть в Рио-де-Жанейро. Португальцы до сих пор достаточно религиозны, знаете ли.
На адском острове статуи Христа не было; даже ее развалин. В том мире добрые религии надолго не задерживались.
Его цель находилась, по данным разведки, в тоннеле, проложенном через кальдеру. Он был каким-то низшим чином на объекте, и жить ему оставалось не больше суток. По их прогнозам, очередной штурм должен был завершиться полным успехом атакующих. А пленных тут брать не принято.
Торговля на тропах процветала благодаря информации, потому что товарная логистика была просто невозможна. Ценились технологии, статистика, математические модели. Но ценнее всего были те, кто был в состоянии эту информацию производить. Ученые, но не только; фантазеры, раздвигающие границы восприятия реальности, ценились не меньше — художники, писатели, режиссеры.
Конечно, траффик живых ценностей был предельно жестко регламентирован, и четко контролировался. Иначе междумировое сотрудничество скатилось бы к масштабному киднепингу. Однако изредка выпадала возможность получить кого-то по-настоящему ценного. Как в этот раз, им просто повезло. Мир, который добровольно лишил себя доступа к тропам, и убил своего Оракула, не выявил их разведывательную сеть до эвакуации.
Цель была молодым уличным художником. За свою короткую жизнь он успел написать всего пять граффити. Фотографии его работ широко разошлись по многим человеческим мирам, где он обрел целый сонм подражателей. Оригинал одной работы удалось даже вывезти, вместе с куском жестяного забора, на котором он был написан. Теперь этот кусок жести стоил столько, сколько недавно его мир заплатил за технологию холодного термоядерного синтеза.
Чтобы добраться до створа тоннеля, у него ушел целый день. В другое время он бы спокойно переночевал, и отправился в подземелье свежим и отдохнувшим, но ресурс биологического фильтра был рассчитан только на сутки, и запас чистой воды был на исходе. Так что, стиснув зубы, он активировал прибор ночного видения, и направился по едва заметной тропинке, которая вела к перегороженной массивными бетонными блоками магистрали.
Однотонная зеленовата картинка, которую давал прибор, сыграла с ним злую шутку: он едва не пропустил живую химическую бомбу. Обычные бомбы, со взрывчаткой, нападающие старались не использовать, поскольку очень рассчитывали получить доступ к оборудованию и материалам лаборатории, укрытой в толще острова. Вместо этого они засылали детей, и специально натренированных собак, которые могли пролезть в самую мелкую щель, дождаться открытия самых секретных дверей, чтобы в непосредственной близости выпустить убийственную порцию отравы.
Боролись с этой напастью, поливая побережье всеми доступными видами заразы, с доказанной стопроцентной летальностью, и инкубационным периодом не дольше пары часов.
Сквозь прозрачный колпак защиты, и фильтр прибора ночного видения, он все же смог разглядеть глаза паренька. Обычные детские глаза, в них даже сидело мальчишеское любопытство. Он почему-то мешкал. Санек знал, что по инструкции живая бомба должна сорвать детонатор, как только поймет, что обнаружена, особенно если враг в зоне поражения.
Но паренек медлил, на что-то завороженно глядя.
«Саня, он смотрит на меня, — Марфа, его кошка, вмешалась; он чуть не подпрыгнул от неожиданности, так велико было напряжение, — если он взорвется, мне конец. Попробуй вырваться через тропы, ты знаешь повадки всех тварей…»
«Не говори глупостей, — ответил он, — если погибнем, то вместе. Но что-то он не спешит».
Живая химическая бомба тем временем изобразил смущенную улыбку, и протянул руку, чтобы погладить Марфу. Кошка не стала отстраняться.
Санек усилием воли стряхнул воспоминания. Они приближались к верхней площадке фуникулера.
— Ну что, — улыбнулась Джессика, — почти прибыли. Ужин нам доставят в дом. Документы уже на месте.
— А что на ужин? — Настороженно спросила Таня, — не консервы, надеюсь?
— Что ты! — Джессика в притворном ужасе широко распахнула глаза, — как можно это место осквернять такой пошлостью! На ужин будут жареные лапаши дневного улова, и белая сангрия. Ну, это для взрослых. Для детей будет лимонад.
Таня просияла, и вприпрыжку побежала вперед, по асфальтированной дорожке, проложенной между аккуратными палисадниками, среди одно- и двухэтажных домиков с черепичными крышами.
Они поселились в небольшом таунхаусе, с собственным небольшим садиком, и шикарным видом на море. В доме было две ванных комнаты, кухня, гостиная, и целых три спальни. Одну из них, самую дальнюю, заняла Таня, и безапелляционно заявила, никаких соседей не потерпит. Коля как-то сам собой оказался в одной комнате с Димой. А то, что солдат спит с Джессикой, все давно итак знали, и это никого не смущало. Ну, почти не смущало — но компенсация в виде отдельной комнаты на целую ночь показалась Тане вполне достойной.
— Ребята, вы можете пойти погулять, если хотите, — сказала Джессика после инструктажа и раздачи документов, — тут довольно безопасно. Только телефоны возьмите. Мой аварийный канал на быстром наборе, на первой кнопке.
— А если я домой захочу позвонить? — Ершисто спросил Дима, забирая со стола простой кнопочный аппарат.
— Думаю, нас вычислят и, если ты не успеешь уйти тропами — тебя заберут в лабораторию, промоют мозги, а потом заставят работать на государство, — пожала плечами Джессика, — а мы с ребятами постараемся уйти на нашей яхте, она еще не очень далеко отошла.
Дима демонстративно положил аппарат в карман джинсов, и направился к выходу из дома.
— Я говорила, и повторюсь еще раз — мы не тюремщики. Да, есть способы держать вас на поводке, и многие этим пользуются. Вот, посмотри на Санька — он до сих пор верен своему Императору. Но это не наш случай. Мы про свободу выбора, иначе не продержались бы так долго.
Дима замер на пороге; помялся чуть.
— Кажется, я начинаю вам верить, — сказал он, наконец. И отправился на прогулку.
Когда дети вышли, Джессика подошла к солдату, и тихонько поцеловала его в шею.
Он продолжал смотреть в окно, на статую Христа, широко раскинувшую руки над океаном.
— Воспоминания, да? — Спросила она.
Он кивнул.
— Такое бывает. Судьба и тропы часто ведут нас по кругу.
— Я знаю, — согласился солдат.
— Хочешь поделиться? Знаю, ты не привык, но… если там только боль, и никаких тайн, то почему нет? Так будет легче.
— Боль не моя, — сказал солдат, — но странное дело: я как будто стал гораздо чувствительнее, чем о себе думал.
— Это возраст, — кивнула Джессика, — твое тело значительно моложе твоего разума, верно? Это нормально для ходоков. Сколько тебе на самом деле? Под сорок? Самое время, чтобы начинать чувствовать жизнь.
Солдат покачал головой.
— Ты меня переоцениваешь, — сказал он, и добавил после небольшой паузы, — мы спасали одного художника. Даже спасли, я смог его вытащить. И он сотворил еще несколько шедевров. Вот только в нашем мире прожил совсем недолго. Погиб во время первой волны эпидемий, когда хаос начал наступать. Своей последней работой он, похоже, предвидел конец нашего мира. Прорыв с троп… это было так… реалистично. Он много пил. И, я почему-то уверен, он просто не захотел досматривать этот спектакль до конца.
— Мне очень жаль, — сказала Джессика, после чего подошла к одному из стенных шкафов, и достала оттуда покрытую пылью бутылку, — местное вино. Довольно крепкое. Не против?
Солдат согласно кивнул. Перед глазами у него весь вечер стояло лицо Кольки, когда он вытащил его на тропу из ада, вместе с раненым и до смерти напуганным художником. И, конечно, непослушная рука все время пыталась нащупать ласковую шерстку Марфушки.
Поэтому, когда у порога послышался легкий кошачий писк, он решил, что слишком поддался эмоциям и скорби, и пора брать себя в руки.
