Через несколько минут огненный шар возвестил о гибели еще одного рифтерского эсминца. Крайно, совершив тактический скачок, спросил Нг:
— А теперь куда?
Нг не успела ответить — ей помешал сигнал с пульта обнаружения.
— Выходной импульс!
— Тактический скачок, — скомандовал Крайно.
— Объект опознан как «Телварна», — объявила Выхирски.
Ее сообщение облетело мостик как электрический разряд. Операторы продолжали заниматься своим делом, но Нг почувствовала в атмосфере волнение и нетерпеливое ожидание, не имеющие отношения к бою.
— Так держать, — сказал Крайно. — Надо дать им найти нас.
Значит, Пертс тоже понял.
Несколько минут спустя носовой причальный отсек «гамма» доложил:
— «Телварна» в отсеке.
— Адмирал? — вопросительно сказал Крайно.
Нг отдала новое распоряжение и включила видеосвязь с причальным отсеком. Она слегка вздрогнула от удивления, увидев выстроенный там почетный караул десантников в полной парадной форме, и посмотрела на Крайно. Он взглянул на экран, и по легкому пожатию его плеч она поняла, что он этого не приказывал, но одобряет.
Старая, обоженная плазмой «колумбиада» спустила трап, и из корабля плотным строем вышли добровольцы-десантники в самых невообразимых нарядах, позаимствованных, очевидно, у экипажа. За ними вразброд шли остальные — вернее, те, кто остался. Нг узнала всех, начиная от медленно шагающего связиста, над которым столько лет тяготело ложное обвинение в убийстве. Недоставало веселой маленькой блондинки, техника контроля повреждений, и мальчика, генетически связанного с келли. Их заменили трое бори, летавшие, как уже выяснилось, на «Самеди» у Эммета Быстрорука, известного информационного стервятника.
Но сейчас не время было размышлять над причудливостью рифтерских судеб. Эта война все изменила, подумала Нг, глядя, как по трапу сходит Вийя в сопровождении эйя. Она вела еле передвигающего ноги механика — даже на расстоянии было заметно, что он в шоке и испытывает сильную боль. Две программистки тоже шли с трудом, придерживаемые другими. У бори был смущенный вид, другая, отставной коммандер Флота, держала глаза опущенными. Нг, знавшая историю Тетрис, снова подумала о переменах, которые принесла с собой война. По замкнутому лицу пожилой женщины Нг догадывалась, что та должна чувствовать. Хорошо, что хоть что-то переменилось к лучшему.
Панарх вышел им навстречу, прямой и опрятный, в официальном белом трауре: по пути в причальный отсек он умудрился принять душ и переодеться. Нг не слышала, что он сказал, но десантники разразились криками, а потом картина нарушилась: раненых унесли в одну сторону, других увели в другую.
Пульты продолжали принимать поток боевой информации, и Нг обернулась, услышав взволнованный шепот невозмутимого обычно Мзинги:
— Они сейчас будут здесь.
Нг, поймав взгляд Крайно, улыбнулась и одернула мундир. Вскоре люк зашипел, и вошли Панарх с темпаткой.
Команда мостика встала, как один человек, и кулаки застучали в грудь — высшая почесть, которой удостаивались обычно только свои. Брендон немного отступил от капитана Вийи, давая понять, что приветствие предназначается ей одной, и Нг впервые увидела темный румянец, проступивший на лице темпатки.
Марго полагалось сказать что-то, и она уже открыла было рот, но тут черные глаза Вийи сузились, и Панарх повернул голову к экрану, где мельтешил хаос гиперволновых передач.
В секторе мостика, отведенном для связи, повысилась активность, но Нг, не обращая на это внимания, смотрела туда же, куда и Панарх. Одна из секций экрана расширилась, показав силуэт высокого, широкоплечего мужчины, стоящего спиной к зрителю на фоне голубовато-белого свечения сращенного диска черной дыры. У его ног виднелась какая-то бесформенная куча; постепенно при свете распадающейся материи стало видно, что это другой человек, съежившийся и закрывший лицо руками.
— Связь, прекратите забивать эфир, — распорядилась Нг. Экран прояснился, и изображение стало несколько более четким.
— Джеррод Эсабиан, — произнес Панарх.
Фигура медленно повернулась к ним лицом. Все прочие переговоры по гиперсвязи постепенно прекратились, сделав изображение предельно ясным и четким. Командир Гурли за пультом связи подключила вспомогательные каналы. Лицо и плечи Джеррода Эсабиана заполнили весь экран. Свет, падающий сзади, обрамлял его черные волосы, рельефно очерчивал складки лица и тускло обрисовывал серый китель человека у его ног. Эсабиан окинул взглядом мостик, не переставая крутить в пальцах черный шелковый шнурок.
— Гекаат, — тихо сказал он. — Эммер те говен.
Один из пультов быстро застучал, и под изображением появился перевод:
«Нерасторжимая связь. Вы все (аспект неизбежности) отмечены».
Никто из присутствующих на мостике не издал ни звука, и из гиперрации не доносилось других голосов, кроме голоса Эсабиана. Только музыка продолжала звучать, торжествующая, сверхчеловеческая, сплавляя их в одно эмоциональное целое, Нг знала, что ничего подобного никто из них больше не испытывает.
Внезапно по мостику пронесся странный басовый гул. Изображение на миг превратилось в негатив: глаза Эсабиана стали колодцами белого пламени, а сращенный диск — лишенным света пятном. Нг вспомнился тайный храм ульшенов, открытый после смерти аль-Гессинав, и икона, изображающая Ничто, над кровавым алтарем.
Когда экран пришел в норму, Эсабиан стал смотреть на них как будто с большого расстояния. Он заговорил опять, почти выпевая слова:
— Даракх-иль эммер энташ эг пендеши палиа-ми ни-цурен кур-рхан. Палыми куррхар би-омха эмрет-те, дира-ми би омха мизпе-ши, хач-ка ми би тирамте, даш те эммер прохар ми-ретанн эпас Морат-джар.
(Месть моя будет вечно преследовать вас и ваших потомков. Моя печать отметит ваши судьбы, мое проклятие ляжет на то, что вы благословляете, мой дух явится в ваши сны, дабы вы в вечном страхе ожидали моего возвращения из царства мертвых.)
Он выбросил к ним руки с покрытым замысловатыми узлами шнурком, и какое-то искривление окружающего его пространства превратило это в прыжок нападающей змеи.
— Эгларррррррр... — Изображение начало дробиться, и голос зазвучал замедленно, пробиваясь сквозь инфразвуковой гул, словно от плохо настроенного тианьги. Этот гул вызвал у Нг приступ внутренней паники, которая тут же и прошла, потому что настала тишина и образ застыл, серый и раздробленный, как разбитая статуя.
Из задней части мостика подал голос Омилов:
