Гендибал уже понял, что опоздает на заседание Стола. Могло случиться так, что он вообще не доберется до города.
Его крепко держали, и он отчаянно проверял разумы вокруг себя, в поисках лучшего способа заставить их отпустить его.
Возбужденный Руфирант стоял перед ним.
— Вы подготовились, мученый? Поединок — удар за удар. По-стрынски. Тогда давай, как ты меньше. Бей первый.
— Тогда будь ли кто держать тебя, как держи меня? — сказал Гендибал.
— Отпустите его, — сказал Руфирант. — Не-не, одни руки. Но крепко держите ноги. Не надо танцы.
Гендибал почувствовал себя пришпиленным. Руки его были свободны.
— Бей, мученый, — сказал Руфирант. — Покажи нам удар!
И тут ищущий разум Гендибала обнаружил что-то, что откликнулось гневом и жалостью. У Гендибала не было выбора, приходилось идти на риск неправомерного вмешательства. И затем импровизировать на этой основе…
Уже не нужно! Он еще не тронул этот разум, а тот уже реагировал, как надо. В точности.
Он неожиданно заметил фигурку небольшого роста, с длинными спутанными черными волосами и раскинутыми руками, вбегающую, не разбирая дороги, в его поле зрения и яростно наступающую на стрынского фермера. Фигурка была женская. Гендибал мрачно подумал, в каком же напряжении он был, если осознал, что это женщина, только, когда увидел ее.
— Каролл Руфирынт! — пронзительно кричала она на фермера. -Ты хулиган и трус! Удар за удар по-стрынски? Ты вымахал в два рыза больше мученого! Тебе опасней напасть на меня. Ты слыхал про обижай маленьких? Быть позору, я думай. Кругом тыкай пальцем и говори: вон Руфирынт, который нападай на маленьких. Будь смех, я думай, и ни один порядочный стрынец не станет пей с тобой. И ни одна порядочная стрынка не пойди с вами.
Руфирант, умоляюще бормоча: «Ну, Сура», — пытался уклониться от ударов, которыми она его осыпала.
Гендибал почувствовал, что его больше не держат, что Руфирант на него не смотрит, что остальные больше не думают о нем.
Сура тоже не думала о нем, вся ее ярость была сосредоточена на Руфиранте. Гендибал, приходя в себя, посмотрел, что можно сделать, чтобы поддержать эту ярость и усилить тяжелый стыд, заливавший Руфиранта. Причем сделать так легко и искусно, чтобы не оставить следов вмешательства. Опять оказалось, что ничего не было нужно.
— Вы все — шаг назад! — сказала женщина. — Слушай, Если мало того, что Кароллище просто великан рядом с этим мученым, так вас еще здесь пять или шесть корешей, чтобы вместе опозориться и, вернувшись на ферму, похваляться битьем малышей. «Я держал его за руки, — скажи ты, — а великан Руфирынтище ударил его по лицу, зная, что ему не отвечай»'. А ты скажи: «А я держал его за ногу, я тоже прославился». А Руфирынтюга скажи: «Я бы не спрывился с ним один, так вот мои дружаны его держали, и вшестером помогли мне его одолеть».
— Но, Сура, — чуть не хныча, сказал Руфирант, — я сказал мученому, что он может ударить первым.
— Эх, и боялся же ты страшных ударов этих тонких ручек, Руфирынт-дурынт. Слушай, пусть он иди, куда шел, а вы все ползи домой, если дома вас еще принимай. И надейся, что про наши подвиги никто не узнай. Но если вы еще хоть немного рызозлите меня, то я всем рысскажи.
Они тихо ретировались опустив головы и не оглядываясь.
Гендибал посмотрел им вслед, затем перевел взгляд на женщину. Она была в брюках и блузе, обута в грубые ботинки. Она тяжело дышала, и лицо ее было мокрым от пота. У нее был довольно большой нос, обнаженные мускулистые руки, тяжелые груди (насколько Гендибалу позволяла заметить свободная блуза)… Но ведь стрынские женщины работают на полях наравне с мужчинами.
Она стояла, подбоченясь, и строго смотрела на него.
— Ну, мученый, что вы не иди в свой мученый город? Вы бойся? Мне пойти с вами?
Гендибал чувствовал запах пота от ее давно не стиранной одежды, но показать отвращение при данных обстоятельствах было бы крайне невежливо.
— Я благодарю вас, мисс Сура…
— Меня зови Нови, — резко сказала она. — Сура Нови. Вы говори Нови. Это достаточно.
— Я благодарю вас, Нови. Вы очень помогли. Вы приглашайся идти со мной не от страха, а порадовать меня вашей компанией. — И он грациозно поклонился, как мог бы поклониться молодой женщине в Университете.
Нови покраснела и неуверенно попыталась повторить его жест.
— Рыдовайся. Я, — сказала она в поисках культурных слов, выражающих ее радость.
Они пошли вместе. Гендибал знал, что опаздывает на заседание Стола. Надо было подумать о случившемся, и он холодно решил — пусть опоздание увеличивается.
Когда впереди показались здания Университета, Сура Нови остановилась и робко сказала:
— Мастер мученый…
Очевидно, подумал Гендибал, приблизившись к тому, что они называли «Город мученых», она стала вежливей. Ему хотелось сказать: «Это вы зови «бедного малыша», но он не стал ее смущать.
— Да, Нови?
— Крысиво и богато в городе мученых?
— Там замечательно, — ответил Гендибал.
— Я мечтала, что я будь в городе… и я будь мученой.
— Когда-нибудь я покажу тебе город, — вежливо сказал Гендибал. Ее взгляд ясно показал, что она приняла это всерьез.
— Я умей писать, — сказала она. — Меня учил учитель. Если я напиши тебе письмо, — она попыталась говорить небрежно, — как надписать его, чтобы оно дошло до тебя?
— Укажи только — дом Спикеров, квартира 27 — и оно попадет ко мне. Я должен идти, Нови.
Он снова поклонился и она снова постаралась воспроизвести его поклон. Они разошлись в разные стороны, и Гендибал сразу выбросил ее из головы. Он подумал о заседании Стола и о Спикере Делоре Деларми. Мысли эти были невеселые.
26
Спикеры сидели вокруг стола, застыв в ментальной защите. После заявления Первого Спикера они одновременно укрыли свои разумы, чтобы не допустить оскорблений в его адрес. Исподтишка они поглядывали на Деларми, и это выдавало их мысли. Она славилась непочтительностью, даже Гендибал тратил на вежливость больше слов, чем она.
Деларми чувствовала эти взгляды, знала, что выбора у нее нет, впрочем, она и не хотела, чтобы вопрос поднял кто-то другой. За всю историю Второго Сообщества ни один Спикер не был подвергнут импичменту за неверный анализ. (За этим выражением скрывалось непроизнесенное слово «некомпетентность».) Подобный импичмент теперь выглядел возможным, и она в стороне не останется.
— Первый Спикер, — сказала она, и ее тонкие бледные губы стали почти невидимыми на бледном лице, — вы же сами говорите, что нет оснований для выводов, что психоисторическая математика ничего не доказала. Неужели вы хотите, чтобы мы приняли решение на основании вашего мистического ощущения?
